Городец-на-Волге основан князем Юрием Долгоруким в 1152 г. (по другим данным - в 1172 г.) как крепость для защиты восточных границ Ростово-Суздальского княжества от волжских болгар и назван Городец - "небольшой укреплённый город". 
Герб города Городец. Дата принятия: 31.08.2000
Номер в Геральдическом регистре РФ: 693
Описание: Современный герб Городца: "В червлени (красном поле) на лазоревой (синей, голубой), окаймленной серебром бегущей вправо волне, золотая ладья". В разработке и утверждении герба принял участие Союз геральдистов России.
Герб города Городец. Дата принятия: 31.08.2000Номер в Геральдическом регистре РФ: 693
Описание: Современный герб Городца: "В червлени (красном поле) на лазоревой (синей, голубой), окаймленной серебром бегущей вправо волне, золотая ладья". В разработке и утверждении герба принял участие Союз геральдистов России.
В памятниках письменности упоминается также как Городец-на-Волге и Городец-Радилов. Включение в название уточняющих определений связано с широким распространением топонима Городец: только в русских летописях упоминается восемь городов с этим названием, находившихся в разных местах Руси. Под 1164 г. город упоминается как Малый Китеж, т.е. противопоставлен легендарному Большому Китежу на озере Светлояр. Этимология топонима Китеж (Китеш, Кидеж, Кидаш) не установлена, есть варианты. В 1238 г. был сожжён войсками хана Батыя. После восстановления - центр Городецкого княжества.
В 1263 г. здесь в Фёдоровском монастыре умер Александр Невский, возвращавшийся из Золотой Орды во Владимир. В 14 в. Городец был столицей удельного княжества, затем в составе Великого Нижегородского княжества. В 1408 г. Городец разрушен монголо-татарскими войсками хана Едигея, пришёл в упадок.
В 17 в. рядом с городищем возникла Верхняя Слободка, давшая начало селу Городец. Борис Годунов отдал Городец своей дочери Ксении Годуновой (в 1602-22 гг. ей принадлежала половина Городца). Екатерина II пожаловала Городец графу Г.Г. Орлову; впоследствии - поместье графа Панина, княгини Волконской. С 1719 г. Городец в Нижегородской провинции Нижегородской губернии.
В конце 18 - начале 19 вв. Городец - центр старообрядчества. В 19 в. крупное торгово-промышленное село (торговля зерном, разнообразные ремёсла - кузнецкое, литейное, кожевенное, красильное, пряничное). Развивалось судостроение и связанное с ним якорное производство. Городец - город с 1921 г.
Машиностроение: АО "ЗМЗ" (двигатели), "ЗЗГТ" (тягачи, фургоны для автомобилей). Судостроение и судоремонт - АО "Городецкая судоверфь", "Городецкий судоремонтно-механический завод". Производство строчевышитых изделий, АО "Татьяна", АО "Городецкая роспись" (изделия из дерева с росписью). В Городецком районе выращивают рожь, пшеницу, овёс, ячмень, картофель, овощи, лён, кормовые культуры. Разводят крупный рогатый скот, свиней, овец. Птицеводство.
В 1263 г. здесь в Фёдоровском монастыре умер Александр Невский, возвращавшийся из Золотой Орды во Владимир. В 14 в. Городец был столицей удельного княжества, затем в составе Великого Нижегородского княжества. В 1408 г. Городец разрушен монголо-татарскими войсками хана Едигея, пришёл в упадок.
В 17 в. рядом с городищем возникла Верхняя Слободка, давшая начало селу Городец. Борис Годунов отдал Городец своей дочери Ксении Годуновой (в 1602-22 гг. ей принадлежала половина Городца). Екатерина II пожаловала Городец графу Г.Г. Орлову; впоследствии - поместье графа Панина, княгини Волконской. С 1719 г. Городец в Нижегородской провинции Нижегородской губернии.
В конце 18 - начале 19 вв. Городец - центр старообрядчества. В 19 в. крупное торгово-промышленное село (торговля зерном, разнообразные ремёсла - кузнецкое, литейное, кожевенное, красильное, пряничное). Развивалось судостроение и связанное с ним якорное производство. Городец - город с 1921 г.
Машиностроение: АО "ЗМЗ" (двигатели), "ЗЗГТ" (тягачи, фургоны для автомобилей). Судостроение и судоремонт - АО "Городецкая судоверфь", "Городецкий судоремонтно-механический завод". Производство строчевышитых изделий, АО "Татьяна", АО "Городецкая роспись" (изделия из дерева с росписью). В Городецком районе выращивают рожь, пшеницу, овёс, ячмень, картофель, овощи, лён, кормовые культуры. Разводят крупный рогатый скот, свиней, овец. Птицеводство.
Архитектура, достопримечательности Городца
На высокой Княжей горе, круто спускающейся к Волге, уцелели едва заметные участки защищавшего Детинец вала. Сохранился связанный с ним концентрический характер планировки города. Защищавший посад с севера, востока и юга мощный вал (первоначальная высота 9-15 м), сохранился на протяжении 1.5 км. Уцелел фрагмент дополнительного вала для укрепления разраставшегося города.
В нагорной части Городца - жилая застройка второй половины 19 - начала 20 вв. Каменные дома соседствуют с деревянными избами, обшитыми тёсом и украшенными т.н. нижегородской резьбой. Вдоль реки протянулись белокаменные торговые ряды, где проходила ежегодная ярмарка. В нижней части города, почти вплотную подходящей к шлюзам, располагаются преимущественно промышленные предприятия и торговые здания. Сохранились интересные памятники: Церковь Михаила Архангела (1707), дом Дементьевой (1864) с резьбой и др.
В нагорной части Городца - жилая застройка второй половины 19 - начала 20 вв. Каменные дома соседствуют с деревянными избами, обшитыми тёсом и украшенными т.н. нижегородской резьбой. Вдоль реки протянулись белокаменные торговые ряды, где проходила ежегодная ярмарка. В нижней части города, почти вплотную подходящей к шлюзам, располагаются преимущественно промышленные предприятия и торговые здания. Сохранились интересные памятники: Церковь Михаила Архангела (1707), дом Дементьевой (1864) с резьбой и др.
Это интересно: частная версия о происхождении Городца
Городец Радилов: не стоит быть первым
Печальная (местами) история о расцвете и закате первенца Великой волжской колонизации.
Печальная (местами) история о расцвете и закате первенца Великой волжской колонизации.
Городец, он же Радилов. Правда, относительно того, что Радилов – уже никто не помнит, кто и кого родил. Я бывал в Городце в глубоком детстве, проездом в тамошний санаторий (жил я тогда в Горьком). Убогий был санаторий, но меня туда таскали иной раз по два подхода за лето. И всякий раз, как ехать через Городец, случайные попутчики мне непременно рассказывали, что в городе сохранились из древности величественные валы. Но валов я так и не повидал, потому что автобус упорно ходил другой дорогой. И вот в конце лета 2004 года я приезжаю в Городец без курортной карты, с Наталией Андриановой, чтобы смотреть на валы, и только на них. Поймите сами, что я чувствовал. Поездку в Городец при случае рекомендую – сразу говорю. Кого вдохновило вступление – читайте подробности. Тем более, что дальше я намерен доказать: про Городец никто не знает ничего. Автор, может быть, продвинулся дальше других, но лишь тем, что понял это.
Кто и когда основал город Городец - точного ответа не существует. Считается, что родил Радилов вездесущий Юрий Долгорукий. Но против этого есть что возразить. Разберем для начала смутные свидетельства о том, что Городец старше русской колонизации края.
Краеведы 19-го века, которых сегодня обвиняют в мифотворчестве, уверяли, что крепость на месте Городца основана еще до русских. Так, анонимный автор книжки, написанной про Городец и его святыни накануне 300-летия дома Романовых, сообщает, что эта крепость называлась «Малый Китеж», а основали ее какие-то «кочевые черемисы». Большим Китежем, говорит далее он, называлась «вся эта местность от Унжи до Ветлуги», а само слово «Китеж» значит «скиталец, бродяга или кочевник». Можно ли доверять этому сообщению?
Слово «Китеж» в тюркских языках, естественно, отсутствует. Автор имел в виду, скорее всего, созвучное слово «кич» («рассеянный»=кочевой). Но есть еще более близкое созвучие, о котором этот краевед, видимо, не подозревал, и это само по себе доказывает, что в своем рассказе он опирался не на фантазию, а на предания. «Кичик» - значит «малый, незначительный». Отсюда «Малый Китеж» = «Малый Кичик», то есть характерное для народного перевода удвоение, сочетание в одном топониме его исконного звучания и перевода. Наш же анонимный краевед усмотрел только «кич» - «кочевой», и изобрел «кочевых черемисов», которых на самом деле, конечно, не было в природе. Зато «Малый Китеж» явно родился в ходе сложной многовековой эволюции от исходного топонима «Кичик».
Итак, мы предполагаем, что до русского проникновения в регион на месте Городца стояло поселение, называемое Кичик, то есть Малое, Незначительное, и, судя по языку, его основали тюркоговорящие булгары. Крайне важно, что «Малый Китеж» - общепризнанное «легендарное имя» Городца, а не фантазия указанного краеведа, или случайно зафиксированная филологическая редкость. Так, в «Летописце об убиении благоверного князя Георгия Всеволодовича» (известен в рукописи 19-го века, по языку восходит к 17-му, по мнению некоторых историков, берет исток от подлинной летописи 12-го века, что, впрочем, сомнительно) говорится, что в 1164 году крепость Малый Китеж поставил князь «Георгий Всеволодович». Имя князя явно искажено (см. ниже), но устойчивость именования Городца Малым Китежем налицо.
К сожалению, кроме этих топонимических наблюдений мы не имеем никаких данных о дорусском прошлом Городца. История с ним столь же темна, как с дорусскими корнями Балахны и Нижнего Новгорода. Археологические раскопки, активно начавшиеся в последнее время, видимо, не захватывают места гипотетического дорусского поселения (если его остатки вообще не погибли в ходе разрушения берега Волги). В Городецком музее выставлена булгарская керамика, но датировать ее с точностью до десятилетия сложно. Если, допустим, булгары основали крепость лет за 20 до русского прихода, и оставили одну керамику, а потом приходят русские, к ним приезжают булгарские купцы, и оставляют другую керамику, то мы без раскопок, просто на вид, не сможем отличить эти два керамических комплекса. Зато место, на котором стоит Городец, в стратегическом отношении настолько уникально, что если граница Руси и Булгарии и в самом деле проходила где-то здесь (см. наш очерк о Балахне), то главную свою пограничную крепость булгары должны были поставить именно на месте Городца. Город располагается на левом берегу Волги. Обычно левый берег этой великой реки – болотистый и низкий, но именно здесь, откуда ни возьмись, возникают на коротком отрезке горы. А левый берег хорош тем, что булгар от русских прикрывала еще и река, и это намного лучше, чем позиция на противоположном берегу, напольной стороной крепости к врагу.
Не столь глупо и надуманно и другое свидетельство авторов 18-19 веков – о том, что в этой булгарской крепости были какие-то русские монахи, которые основали тут, на территории Волжской Булгарии, то ли храм, то ли обитель. Конечно, христианами тут и не пахло, зато было языческое святилище, причем древнейшего облика: сосна на берегу озера, да небо над ними – вот и весь храм. Святое озеро находится в пределах городского вала. Точнее, находилось: к началу 20-го века оно превратилось в болото, а сейчас, насколько я понял, и вовсе уничтожено. Возле озера росла сосна, которую в народе называли Крестовой. В 1912 году ее срубили царские чиновники по ходатайству священников: последние жаловались, что местные жители оказывают сосне «языческие» почести. Например, они прикрепляли к телу сосны бронзовые кресты.
В сознании людей 19-го века языческие привычки причудливо переплелись с христианским осмыслением этих привычек. Так, люди говорили, что на месте Святого озера был монастырь, который провалился под землю. В Нижегородчине множество озер, про которые рассказывают именно такие легенды (начать с того, что в озеро Светлояр провалился сам Китеж, но не Малый, а Большой). От этого монастыря якобы осталась лишь часовенка, стоявшая за валом крепости, на восточной окраине города. В ней, как говорили, находилась икона Богоматери Одигитрии, написанная по преданию самим Лукой. Этой иконе после вынужденного переезда в Кострому суждено будет прославиться как Федоровская, о чем мы скажем в своем месте. Все это, конечно, легенды: никакого монастыря, основанного еще на землях Булгарии, а потом провалившегося под воду, не было. А было грандиозное (и популярное) святилище финно-угров, почитавшееся под христианским флером еще в 20-м веке.
Русские, задумав наступление на владения Булгарии, должны были прежде всего зацепиться именно за этот пункт, без разницы, был он населен или нет. Он ближе всего к Владимиру и Суздалю, хорошо укреплен самой природой. Крепость на месте Городца прочно фиксирует за русскими эту часть течения реки, поскольку располагается за рекой, на недружественной территории. Об этом хорошо сказал в своей классической работе «Русская земля…» А. Насонов: «Городец лежал там, где выходил путь от Владимира, Боголюбова, Суздаля и Ростова к среднему течению Волги. По этому пути двигались войска, когда шли на волжских булгар, и здесь, очевидно, находили продовольственную базу. В самом Городце стоял военно-транспортный флот. Войска подходили на конях. В Городце часть войск перегружалась на «лодьи» и «насады». Дорога соединяла Волгу у Городца с устьем Нерли клязьменской и подходила к Боголюбову у реки Сурамли». Но вот вопрос, когда русские смогли воспользоваться этими геополитическими преимуществами, далеко не ясен.
Версия, которая по-прежнему кочует, как черемис, из книжки в книжку, но которая, тем не менее, агрессивно оспаривается профессиональными историками, приписывает честь основания Городца Юрию Долгорукому. Когда Юрий княжил в Южной Руси, говорят ее сторонники, ему принадлежал город точно с таким же названием, Городец. Но в 1152 году киевский князь Изяслав, племянник Юрия, задумав выдавить родственника из южных краев, превратил тот Городец в руины, и Юрий бежал на север, заняв трон во Владимире. Наверное, ему сходу понадобилось доказать новой пастве, что он – хороший князь. И, не долго думая, в том же 1152 году Юрий совершает дерзкий рейд к Волге, и захватывает булгарскую крепость, строя на ее руинах свою, которую называет, в память об утраченной, тоже Городцом. О странности этого имени поговорим позже.
Сторонники второй версии говорят, что Городец основал Андрей Боголюбский в 1164 году. Дата «1164» встречается в уже знакомом нам и не слишком надежном «Летописце об убиении благоверного князя Георгия Всеволодовича». Этот источник говорит, что некто «Григорий Всеволодович» (владимирский князь Юрий Всеволодович), в 1164 году развил бешеную активность, основав в том числе и Городец. Князь якобы построил этот город во время похода вниз по Волге от Ярославля. С князем была икона Богоматери, та самая, которую написал сам Лука. Во вновь построенной крепости икона «сама себе выбрала место», на котором тут же заложили монастырь. Все благолепно, но беда в том, что Юрий, княживший с 1212 года, и родившийся в 1188-м, вряд ли физически существовал в 1164-м. Историки полагают, что анонимный автор «Повести» приписал «Юрию Всеволодовичу» деяния Андрея Боголюбского. Действительно, именно в 1164 году Андрей Боголюбский открывает восточную кампанию своим знаменитым походом на булгар. В 1151-м, при Юрии Долгоруком, Владимирскому княжеству было явно не до Востока, оно было занято укреплением тылов. Андрей Боголюбский, кстати, проявлял и большую тягу к насаждению культа Богородицы на Руси.
«1164», конечно, лучше, чем «1151», но обе даты, и оба источника, похоже, некорректны. 1151-й год и имя Юрия Долгорукого называет Супрасльская летопись, которая сваливает в одну статью события с 1151 по 1164 год. Года собственно основания Городца эта летопись не дает, так что историки, взявшие «1151» за отправную точку своих рассуждений, просто решили удревнить город по максимуму. Да и вообще, можно ли доверять в таком деле белорусской летописи, составленной в 16-м столетии путем переписывания (с искажениями) новгородского свода? Но немногим лучше и дата «1164», взятая и вовсе из полулегендарного, если не полностью легендарного, источника. Правда, крайняя дата «хронологического отрезка» Супрасльской летописи тоже приводит нас к 1164-му, но это, согласитесь, не аргумент. Единственно, чем хорош 1164-й год – совпадением с датой похода на булгар, в ходе которого логично было бы основать крепость, стратегическое значение которой читатель вполне уяснил из цитаты А. Насонова.
Тем, кто не страдает фетишизмом «точных дат», остается довольствоваться следующей информацией. В 1152 году Городца явно не было, поскольку в этом году булгары напали на Ярославль «без вести» - а будь Городец в наличии, он бы эту весть подал. Так что Юрий Долгорукий его не основывал. В 1171-м Городец точно был, поскольку впервые упоминается в надежной летописи как существующий город (через него прошел князь Мстислав, следуя к устью Оки, где его ждали князья Муромский и Рязанский; правители собирались оттуда пойти на булгар). Часто упоминаемое в этой связи имя Бориса Жидиславича как воеводы Городца - заблуждение; такой человек в самом деле фигурирует в летописи, но он - воевода войска, а не города.
Теперь об имени города. Оно странное потому, что «Городец» - это на языке того времени поселение или маленькое, или недостроенное, заброшенное. Но наш Городец изначально был задуман как большой город, его территория внутри вала – 60 га, тогда как Старой Рязани – 50 га, Москвы – 4,5 га. Тут как раз уместно вспомнить, что другое имя Городца – Китеж, то есть, как мы показали выше, «Небольшой». Следовательно, догадываемся мы, слово «Городец» есть лишь перевод названия тюркской крепости. Тюркская крепость была маленькой, а русские построили большой город, но имя сохранили – сохранили и в переводе (Городец), и без него (Малый Китеж).
Сложнее со вторым компонентом имени города – ведь Городец-то наш не простой, а Радилов, или, как иногда пишут, Радислав. Радислав – значит, «ради славы». Мол, Андрей Боголюбский славы искал, о чем чистосердечно сообщил потомкам. А потомки испортили «Радислав» в «Радилов». Но может ли «Радислав» эволюционировать в «Радилов»? Сомнительно. К тому же «Радилов» встречается в источниках впервые только в 1216 году, а «Радислав» вообще в летописях не зафиксирован. Тогда вопрос – кто и кого «родил»?
Современные историки вдоволь распотешились над этим вопросом. Есть, например, такие мнения, что в слове «Радилов» заложено древнее название Волги, «Ра». В античности греческие историки и в самом деле называли нижнее течение Волги «Ра», но вряд ли Андрей Боголюбский был в курсе. Еще есть мнение, будто Городец никогда не назывался «Радилов», и что так его назвал однажды по ошибке новгородский летописец, и его ошибку подхватили все. Нас это вряд ли устроит. Не находит аналогий слово «Радилов» и в тюркских словах. Говорили, что здесь «заложено» имя собственное, например, имя воеводы, который основал город по заданию князя и был его первым начальником. Но мысль, что им мог быть Радила, воевода Юрия Долгорукого, мы отметаем хотя бы потому, что этот Радила единственный раз упоминается в 1147 году, и в связи с другими событиями, а о его участии в основании Городца вообще нет никаких сведений.
Другое дело, что нас, может быть, выручит контекст первого упоминания эпитета «Радилов». В 1216 году князь Юрий проиграл Липицкую битву, и получил в милость от победителей «Радилов Городец» (см. подробнее ниже). Складывается впечатление, что в этом тексте "радилов" - прилагательное к "Городец", смысл которого или испорчен, или нам непонятен. На ум приходит разве что "родительский". Юрий был сыном великого князя владимирского Всеволода Большое Гнездо. Всеволод вряд ли основал Городец, но ниже мы покажем, что город с самого начала был доменом великого князя как стратегически важный пункт. Так может, «Радилов» - это эпитет, вроде «родительский», то есть «город, на который ты имеешь право как сын отца, владевшего им"? А Радислава никакого и не было?
Церковные историки, принявшие дату «1151», «вычислили», что уже в 1154 году возле крепости появляется монастырь, названный впоследствии Федоровским. Мы не можем принять эту дату, однако, цитированные свидетельства о деятельности князя «Юрия» (Андрея Боголюбского), пришедшего в город с иконой Богоматери, показывают, что монастырь (может, даже в честь этой иконы) в самом деле появился в Городце очень рано. Только назывался он, конечно, не Федоровским, поскольку это имя икона приняла на себя много позже, а как - мы не знаем. Как крепости служили центрами военной колонизации, так монастыри – центрами колонизации духовной.
Данные о том, будто Городецкое княжество появляется чуть ли не одновременно с основанием города (см. например версию, изложенную в популярном справочнике «Русь Рюриковичей») не верны. Историки-популяризаторы зачем-то берут имя любого князя, который в той или иной связи упоминается в контексте Городца, и объявляют его князем Городецким. Так, «Русь Рюриковичей» называет первым Городецким князем Мстислава, который в 1171 году, как мы видели, всего лишь следовал проездом через город на встречу с коллегами. На самом деле, никакого, даже удельного, Городецкого княжества поначалу не было, а была лишь крепость на самой границе Владимирского княжества.
В 1176 году в этой крепости умирает Михалко Юрьевич, свежеиспеченный великий князь владимирский, захвативший престол в результате похода 1175 года. Что он делал на окраине своего княжества, летопись не говорит: видимо, просто приводил к покорности новые владения. Смерть его была, кажется, ненасильственной.
В 1185/1186 годах Городец впервые фигурирует как место сбора владимирской рати для похода на Булгарию. Тот поход, предпринятый по инициативе великого владимирского князя Всеволода, был «местного значения», но традиция – собирать полки, идучи на булгар, в Городце, с этого момента устанавливается прочно. Уже с 1185 года городецкий полк упоминается отдельно от владимиро-суздальских сил. Есть ли это признак будущего административного обособления города и тянущей к нему территории, как полагают многие? Вряд ли; скорее это явление имело чисто утилитарный смысл: несущий службу по особому уставу пограничный полк должен был как-то отделяться от своих «тыловых» коллег. Вряд ли этот полк был большим, поскольку даже в 1216 году, в битве на Липице, он не мог действовать самостоятельной тактической единицей, и его присовокупили вместе с муромцами и бродниками к переславским войскам.
И воины Городца, и «мирное» (торговое и ремесленное) население могло состоять как из вольных людей, так и из пленных. Ведь из каждого удачного похода на Булгарию приводили немало пленных. В Городце до начала 20-го века сохранялся топоним «Полонка» - так называлось местечко на Верхней слободе. Именно там, за пределами вала, вероятно, расселяли пленников. Уже в 20-м столетии это слово испортилось, и превратилось в Полянку. Кстати, не есть ли Полянка в Москве – тоже место, где когда-то поселили пленных?
Липицкая битва 1216 года, как полагают многие, неожиданно стала началом Городецкого удельного княжества. Но это неправда, а было так. Великий князь владимирский Юрий, внук Юрия Долгорукого, Липицкую битву проиграл, и бежал во Владимир, где его осадила коалиция победителей. Юрий сдался им на милость, и победители «даша ему Радилов Городец» (см. выше). Летопись подчеркивает, что Юрий поехал в Городец «в мале», то есть с малыми силами и имуществом, хотя его и сопровождал епископ Симон. Вряд ли в такой ситуации правомерно говорить об основании удельного княжества - город стал местом ссылки, вот и все. Тем более, что уже на следующий год брат Юрия, Константин, вызывает его к себе во Владимир, прощает, и дает в удел Суздаль с обещанием, что по кончине Константина Юрий займет великокняжеский трон во Владимире. Городец при этом, скорее всего, как был, так и остался под прямым управлением великого князя. Великий князь владимирский вообще никого не хотел сажать на этот город, поскольку дорожил им как опорным пунктом в поступательном движении на Восток, и предпочитал контролировать Городец лично.
В 1220 году происходит решительная и грандиозная война Владимирского княжества и Булгарии. Владимирцы побеждают. Эта война важна рядом связанных с ней событий. Незадолго до 1220 года от Городца к Владимиру прокладывается сухопутная дорога (точнее, дорога начиналась напротив Городца – город-то на левом берегу Волги, а к Владимиру надо ехать от правого). Через Волгу, стало быть, с этого времени действовала постоянная лодочная переправа. Тогда же, зимой 1220/21 года, русские князья в Городце принимают молящих о мире булгар. Булгары расплатись за мир землей, и Городец становится центром освоения новой колонии. Еще до формального мира, в 1219 году выше Городца по Волге основываются Унжа и Юрьевец, сразу по его заключении, в 1221 году, ниже по Волге встает Новгород Нижний. Именно по отношению к Городцу этот город и «новый», и «нижний». Идет и внутренняя колонизация, но пока робко, лишь от Городца по реке Узоле протягивается цепь сельских поселений.
Незадолго до монгольского нашествия Городец и округа приобретают все предпосылки, чтобы стать удельным княжеством, но этого все же не случилось. Хотя один из источников говорит, что в 1227 году князь Юрий Всеволодович поставил владеть Нижним и Городцом своего сына Константина, который повелел «русским людям селиться по Оке и по Волге и по Кудьме и на мордовских селищах, где кто ни похочет», мы не считаем это свидетельство надежным. Не впечатляет нас и другой факт: в 1236 году Городец подвергается полному разорению от войск Батыя, и в том, КАК летописей сообщает об этом событии, некоторые историки усматривают свидетельства существования особой административной зоны вокруг Городца. На самом деле, летописец лишь пишет, что монголы пошли на Городец, от которого «попленили» уже все по Волге. О Нижнем Новгороде – ни слова, но это и понятно: он пока – лишь «пригород» Городца. Никакого удельного Городецкого княжества до монголов, очевидно, не сложилось, а если и было какое-то административное обособление этой территории, то лишь как личного домена владимирского князя.
Оказать правильное сопротивление монголам было некому: Юрий, до того так хорошо громивший булгар, бегал где-то по окраинам, и лишь 4 марта 1238 года осмелился дать бой монголам на реке Сити, в котором окончил свою жизнь. В 1239 году на Городец обрушилась вторая волна монголов, которые на этот раз шли дробным чёсом даже по маленьким селам, примечая то, что осталось не разграбленным в первый раз. Неподалеку от Городца раскопано селище, погибшее, вероятно, в 1239 году. Народная молва связывает именно с 1239-м годом исчезновение из Городца чудотворной иконы Богоматери, которая затем прославилась в Костроме как Федоровская. Мы придерживаемся мнения, что эти события произошли в набег Едигея, и поговорим об иконе позже.
Археологические раскопки свидетельствуют, что уже к монгольскому нашествию в Городце была внушительная крепость, которой частично принадлежат ныне сохранившиеся валы (подробнее о крепости см. ниже). Настоящий расцвет Городцу, однако, принесла уже другая эпоха – эпоха контактов князей с ханами Золотой Орды.
Уже в 1256 году дважды разрушенный Городец фигурирует на страницах летописи как полноценный торговый и дипломатический пункт. Владимирский князь проводил прежнюю политику: до последней трети 13-го века они не допускали выделения удельного Городецкого княжества, предпочитая лично управлять городом. Но причины для такого поведения до и после монгол были совершенно разные. Если до монгол князья дорожили Городцом как военным пунктом, теперь он интересует их как ворота в Орду. Разберемся с этим подробнее.
Организация сбора монгольской дани на Руси менялась: после всероссийской переписи, положившей начало правильному налогообложению «Русского улуса», ее собирали сначала баскаки, то есть мусульманские откупщики, потом, после серии спровоцированных князьями восстаний – сами князья. Но при любой организации сбора нужны были точки концентрации этой дани для ее последующей транспортировки в Орду. Юго-восточный, сухопутный путь был небезопасен. Историки справедливо, на мой взгляд, полагают, что по крайней мере из великого Владимирского княжества вся дань собиралась в Городце, откуда по Волге через Булгар шла в Сарай. Этому способствовало как выгодное географическое положение Городца, так и то, что до 1408 года его счастливо обходили набеги и разорения, достававшиеся сполна Нижнему Новгороду, принимавшему на себя все тяготы столичного статуса. Так, после разорений 1377 и 1378 годов Нижний превратился в город-призрак, но Городец не пострадал.
Пункт сбора дани очень быстро превратился в торговую базу и таможенную заставу. В Городце владимирские князья поставили «мытный» пункт, где собирали пошлины с купцов, а может, даже останавливали их товар, запрещая сами купцам торговать в глубинных русских землях, и перепоручая товар уже русским купцам; иноземцы же оставались в Городце ждать своей комиссии (подобная практика, правда, известна лишь для гораздо более позднего времени). Об этом свидетельствуют два археологических феномена: многочисленные находки в Городце ордынских монет, а главное – свинцовых пломб и печатей. В русских городах мало ордынских монет (чаще вовсе нет), и только в приграничных пунктах, где тоже стояли таможни (вроде Дрогичина или Великого Новгорода) попадаются в массовом количестве печати.
Поговорим сначала о монетах. В Городце находят уже самые ранние булгарские монеты середины 13-го века (от имени каана Менгу), причем монеты медные. Медь свидетельствует об одном: здесь реально жили люди из Орды. Видимо, это могли быть сборщики дани, отдыхавшие в Городце перед трудовыми подвигами.
Такой раритет, как ранняя монета столичного чекана (серебро, Сарай, 677АН=1278/9AD;) открывает почти непрерывную серию нумизматических находок, которая обрывается на монетах Тохтамыша (монет после его реформы 1380 года почти нет). И находки серебра говорят уже о постоянных торговых связях. О них же свидетельствует и керамика времени Золотой Орды, выставленная в Городецком музее. Нумизмат В. Лебедев видит перерыв между ранними монетами 13-го века и эмиссиями хана Узбека, но, на наш взгляд, перерыв этот мнимый: в Городце достаточно анонимных и недатированных булгарских монет, которые и обращались до появления массовых выпусков Узбека. Синхронные им монеты Токты, видимо, не проникали севернее Булгара по разным причинам, создавая впечатление «монетной паузы». Судя по встречаемости продукции разных монетных дворов, в Городец попадали монеты практически со всей Орды (даже из Крыма и Азака) и, видимо, из соседнего государства Ильханов в Иране (В. Лебедев приводит изображения монет, очень напоминающих иранские). Но преобладали столичные дворы – Сарай и Сарай Новый, а также дворцовый пригород Гюлистан.
У монет из Городца есть две особенности. Во-первых, многие из них обрезаны. Во-вторых, среди них довольно много подражаний.
Об обрезывании. Монеты могли обрезать в Орде, чтобы приспособить старые, более тяжелые монеты под все более облегченные весовые стандарты. Но это могли делать и в Городце, чтобы приспособить ордынские монеты к собственным, русским (хотя, как предположила еще Янина, такие же мотивы – приспособление к русской монете – могли двигать и «обрезальщиками» в самом Булгаре). Как говорят данные статистики, в 1370-е годы Городец переживает всплеск по числу поступивших монет, причем именно монеты 70-х годов 14-го века чаще других оказываются обрезанными. Монет после реформы Тохтамыша 1380 года в Городце почти нет. Этот факт становится понятен, если вспомнить, что Булгарский улус не принял реформированную Тохтамышем монету, и там принялись подрезать старые монеты под новый стандарт. Таким образом, денежное обращение Городца в 13-14 веках было завязано именно на обращение Булгарского улуса. А может, булгарское – на Городецкое. В конце концов, именно нижегородцы ходили на Булгар в 1370 и 1376 году, причем во время последнего похода даже посадили в Булгаре даругу (сборщика налогов) и таможенника. И, во всяком случае, столетием позже мы видим денежное обращение Казанского ханства, полностью построенное на русской монете.
Что касается русских монет, то в Городце мы встречаем полный набор от ее зарождения при нижегородском князе Борисе Константиновиче (1383-1393) до развития (уже в московском чекане) при потомках Дмитрия Донского. Для крупных сделок в Городце пользовались слитками, которые также находят при раскопках в этом городе. Поразительно, но нумизматика Городца словно не замечает погрома Едигея 1408 года – непрерывный ряд монет идет до 17-го века, и далее до Николая II. Это значит только одно: торг на волжском берегу продолжался после погрома города. Это был «эмпорий», выражаясь античной терминологией. Термин хорош потому, что археологи-античники знают: эмпории не дают культурных слоев, зато предполагают обильные нумизматические находки.
Выше мы отметили связь денежного обращения Булгара и Городца. Но в самом конце 14-го века мы видим полный отрыв Городца от денежного обращения Булгарского улуса – это, конечно, следствие появления собственной, русской монеты. Сам Булгар приходит в запустение, зато активизируется расположенный поблизости от Булгара торг и городок Ага-Базар, денежное обращение которого совершенно не похоже на таковое в Булгаре: там есть монеты Токтамыша, а обрезание заменяется надчеканками. Но ничего подобного в Городце мы не видим. Последние ордынские монеты, обнаруженные в Городце – те же, что и последние монеты, найденные в пустеющем Булгаре (от имени Шадибека и Пулада в Городце; от имени Шадибека 1404/05 годов в Булгаре). Видимо, с Ага-Базаром Городец уже не был никак связан.
Подражания ордынской монете могут свидетельствовать о временах, когда городецкий рынок испытывал недостаток в монете. Тогда некто (это могли быть, например, купцы, или даже местные торговые чиновники), вероятно, выпускали подражания. Количество подражаний в Городце уникально для русского города, но В. Лебедев, отмечая, что в долевом отношении их всего 6 процентов от общего числа найденных в Городце монет, полагает, что делали подражания все-таки не здесь, а в мордовских землях (улус Мохши): там подражаний еще больше. Но доказано, во-первых, что Городец почти не имел торговых связей с Мохшой, а ориентировался на Булгар. А во-вторых, сам г-н Лебедев пишет, что Городецкие подражания похожи лишь сами на себя, а не на мордовские. Поэтому-то мы и полагаем, что «городецкие» подражания делали в самом Городце.
Недавно появилась компактная, но, на наш взгляд, четкая статья Д. Таловина (см. список литературы). Автор верно, на наш взгляд, утверждает, что обилие ордынской монеты на нижегородском пограничье приучило местных к денежному обращению. Выпуск подражаний он считает первой попыткой делать свои деньги, пока что похожие на ордынские. И лишь затем начинается выпуск особой монеты - автор полагает, что Нижегородское княжество стало чеканить деньги прежде Московского. Я полностью согласен со всеми выводами, и рассматриваю городецкие подражания как уникальное явление, важное для понимания начала русской чеканки, а вовсе не как "выбросы" монет из улуса Мохши.
Несколько слов – о собственных монетах Городца. В Нижегородском великом княжестве монеты били в Нижнем Новгороде (от имени великого князя), и в Суздале и Городце – от имени «рядовых» князей. Различать продукцию этих дворов научился лишь Г. Федоров-Давыдов, который приметил, что они отличаются разным рисунком реверса. На реверсе помещалось подражание ордынской монете (речь идет совсем о другом явлении, чем подражания, рассмотренные выше), и дизайн рисунка реверса у трех указанных центров был разный. В Городце, говорит этот ученый, чеканил серебро с титулом «князь» Борис Константинович (об этой личности - см. ниже). Городецкий дизайн отличается «своеобразным характером букв, заключенных в квадратную рамку с зигзаговидным ободом».
В Городце выпускали и медные монеты (пулы). Известный знаток русской удельной меди П. Гайдуков описывает два типа медных монет с изображением стилизованного креста на одной стороне и надписью «печать князя» и чисто ордынской плетенкой на другой. Эти монеты он также относит к чекану Бориса Константиновича. В работе 1992 года исследователь говорит, что видел в Городце у собирателей «около двух десятков медных монет с изображением больших и малых крестов, различных плетенок, подражаний арабским надписям. Есть также пула с изображениями четвероногих влево, которые раньше нигде не приходилось видеть… Это – пока совершенно неизвестные русской нумизматике медные монеты». С тех пор они так и остаются неизвестными, поскольку ни г-н Гайдуков, ни кто либо еще их так и не опубликовал.
Поговорим теперь о пломбах. Больше свинцовых пломб, чем в Городце, находят только в Дрогичине на Украине, на западном таможенном посту русского государства. Городецкие пломбы – небольшие свинцовые кружки с плохо оттиснутыми изображениями. Установлено, что как минимум некоторые типы делали здесь (найдены их заготовки в форме бочонка), но не факт, что все здешние пломбы – местного происхождения (так, исследователь Павел Петров выявил пломбы, оттиснутые одним штемпелем, в Городце и в Старой Ладоге). Историки не знают, для чего эти пломбы были нужны, хотя практически весь круг их возможных обязанностей интуитивно улавливается без труда. На наш взгляд, пломбы ставились на товары, которые прошли таможню. Они свидетельствовали, что с тюка товара уплачена пошлина. Пломбы могли также быть личными печатями купцов или таможенников. Иные типы пломб могли опечатывать мешки с ордынским выходом (по аналогии с мешками собранной дани в Новгороде, запечатанными деревянными цилиндрами). Но мы не верим, что пломбами опечатывали связки меховых денег, поскольку не верим в существование оных.
Но если таможенные пломбы ставили на товар в Городце, почему их в Городце же и находят? Ведь они должны были уходить прочь из города вместе с товаром. О том, что пломбы ставили в Городце, свидетельствует лишь находка заготовок для пломб. А находки пломб в культурном слое Городца говорят о том, что пломбы здесь еще и срывали. Пломбы могли срезать официально, но тогда непонятно, почему так много пломб из ценного свинца терялось, а не переплавлялось централизованно. Версия о том, что пломбы происходят из некоего разрушенного Волгой архива, мне не нравится, поскольку этот «архив» подозрительно напоминает мусорную яму. Другое дело, если пломбы срывали сами купцы, которые, не видя больше проку в старой пломбе, просто бросали ее наземь. Где же ставили то, что сдирали? Это могли делать только на границах. Мы не верим, что буквы на пломбах означали имя города, поскольку это предполагало бы первичную таможенную обработку в каждом, даже маленьком русском городе, а сие слишком сложно для тогдашней системы торговли. К тому же букв на пломбах известно больше, чем можно «притянуть» к ним городов, и непонятно, как различались города, начинающиеся на одну букву. Отсюда – две возможности. Пломбы ставили на западной окраине государства (для европейских транзитных товаров), и сдирали в Городце при выходе товара из России. Пломбы ставили также на таможне в Булгаре, и срывали на входе в русские земли. Я думаю, что главным образом в Городце находят именно пломбы, поставленные в Булгаре (направление торговли было скорее с востока на запад). И необязательно булгарские пломбы должны нести на себе специфические «джучидские» сюжеты (хотя такие сюжеты и в самом деле на пломбах есть). Ведь в 1376 году русские устроили в Булгаре собственную таможню. Мы не знаем, как долго она просуществовала, но монетные данные говорят, что на 1370-е годы пришелся пик в торговле. Так что, возможно, очень многие из найденных в Городце пломб нанесены на русской таможне в Булгаре. Обращает на себя внимание сочетание изображений святых на одной стороне, и "булгарских" (шире – ордынских) трезубцев на другой. Может быть, пломба поставлена совместно от имени русского таможенника в Булгаре и ордынского торгового чиновника там же. В то же время попадаются кресты и прочие христианские символы в сочетании с буквами. Эти буквы могут быть не началом названий городов, как обычно думают, а, скажем, номером серии печатей, или знаком таможенной спецификации данного товара (акцизные, безакцизные, транзитные и т.п.). Попадаются явно европейские сюжеты (лилии, например) в сочетании с русскими (?) знаками. Такие пломбы могли прийти с Запада. Наконец, есть чисто ордынские тамги.
Подведем краткий итог. Уже с середины 13-го века быстро вставший из руин Городец становится важнейшим таможенным, торговым и фискальным пунктом на восточной окраине Руси. Здесь собиралась дань перед отправкой в Орду. Здесь взимали таможенную плату. Здесь, в обстановке чистогана и космополитизма, спокойно ходили «доллары» - ордынские деньги – фактически запрещенные во внутренней Руси, а при их нехватке делали подражания им. Главным торговым партнером Городца оставался Булгар, который в итоге полностью «подсел» на экономику Городца. И даже после разгрома города в 1408 году купцы и таможенники (?) продолжали свою работу, устроив на руинах нечто вроде эмпория. Этот торг не знал перерыва до восстановления поселения в 17-м веке.
Думаю, читатель сполна проник в экономическое значение Городца. Обратимся теперь к его политической истории в это время.
Уже в 1256 году мы видим, что князья съехались в Городце, чтобы оттуда поехать в Орду с дарами (видимо, с «выходом» - данью). Возвращаясь из Орды, в Городце занемог Александр Невский. Поняв, что болезнь уже его не отпустит, он постригся под именем Алексия в местном монастыре, и умер 14 ноября 1263.
В последнее время историки восстали против этого, казалось бы, точно установленного факта. Они не могут определиться, где же произошло это прискорбное событие – здесь, или в Городце Мещерском (нынешнем Касимове). А может, в подлинном тексте жития Александра Невского место его кончины вовсе отсутствует, как настаивает одна молодая нижегородская ученая? Мы, однако, не склонны переворачивать основы по той простой причине, что Городец и в самом деле лежал по дороге из Орды в Низовские земли, а в Городце Мещерском князю уж точно было нечего делать. Что же касается до «легендарных вставок», то о кончине Невского в Городце, даже с подробностями (сначала он недолго побыл в Нижнем Новгороде) говорится не в каких-то житиях, а в нормальном летописании, не доверять которому особых оснований нет. Из Городца тело Александра перевезли во Владимир, где оно и покоилось, пока его прах не потревожил Петр, и не перевез в Петербург.
Первым князем в Городце, хотя и не вполне легитимным, мы можем назвать Андрея Александровича, который в 1281 году начал борьбу с братом своим Дмитрием за великое владимирское княжение. Городец ему в удел никто не давал – нет таких записей в летописях. Он его, видимо, сам избрал базой для борьбы. В 1281 и 1294, утомляясь от военных операций против брата, он непременно возвращается в Городец. В 1283 году Татищев называет Андрея «Городецким». Можно предположить, что Андрей чем-то зажег пассионарную торговую публику Городца, и те поддержали такого же пассионария и смутьяна, как они сами. И на годы Городец стал опорой оппозиции, пока в 1294 году Андрей не получил наконец великого княжения. Но Городец остался ему мил, и в 1304 году он умер и был похоронен именно в Городце, а не во Владимире, куда он, видимо, так и не переехал.
Судьба княжества в течение ближайших лет по кончине Андрея непонятна. Андрей рассматривался как родоначальник всего суздальского дома, так что статус Городца был достаточно высок. С другой стороны, просматривается какая-то связь Городца с Тверью (а отнюдь не с Владимиром): бояре Андрея по его кончине отъехали в Тверь. Историки так и не договорились: то ли земли Городца достались в наследственный удел потомкам Андрея Александровича (версия Г. Абрамовича), то ли с 1304 по 1311 год существовало самостоятельное Городецкое княжество (версия В. Кучкина). Оба предположения, как показал Б. Пудалов, базируются на шатком основании; однако, сам г-н Пудалов также не внес ясности в вопрос.
Мы со своей стороны полагаем, что Городец и то, что к нему тянуло, после кончины Андрея Александровича не контролировалось из Владимира. Всем заправляли бояре указанного князя, которые опирались на помощь Твери, всегда готовой расшатать Владимир. Летопись говорит, что сын Андрея, Михаил (правда, неизвестный по родословной Андрея – но, может, родословная дефектная?), женившись в Орде в 1305 году (интересно, на ком?) избил вечников в Нижнем Новгороде, недовольных ориентацией бояр на Тверь, и сел «на отчине на Городце, на Суздале, на Нижнем». Так называемое «Городецкое княжество» в это время, как видно из этого известия – на самом деле, ядро позднейшего Суздальско-Нижегородского (только столицу осталось поменять).
Именно эту «перемену мест слагаемых» мы видим уже в 1341 году, когда по ордынскому ярлыку Константин Васильевич, внук Андрея Александровича, садится «в Новгороде Нижнем на Городце на княжении великом». Получается, таким образом, что собственно Городецкого княжества до вокняжения Бориса (см. ниже) не существовало. Был некий политический центр, состоявший из земель вокруг Городца и Нижнего. Поначалу лидировал Городец. Но к моменту легитимизации этого политического образования по ханскому ярлыку, пальма первенства уже перешла к Нижнему Новгороду. Позднее, в 1352 году, летописец так расставляет акценты: князя великого Константина он называет сначала суздальским, потом нижегородским, и лишь затем городецким. Суздаль, впрочем, не был реальной столицей, его упоминание первым – лишь дань уважения старейшему городу княжества, родовому гнезду династии.
Интересно, что созданное по ханскому ярлыку Нижегородское великое княжение, казалось бы, полная реализация амбиций местной знати, не понравилось боярам Нижнего и Городца, которые подержали московского князя Семена, говорившего, что земли эти – его. Спор решался в Орде. Хан принял сторону Константина. Бояр-смутьянов выдали нижегородскому великому князю, и он конфисковал их имения. Понятно, что официальным властям Нижнего Новгорода и далее ничего не оставалось, как поддерживать отношения с Тверью и Литвой, противниками Москвы (выше, напомним, мы предположили, что основание «зародыша» Нижегородского княжества при Андрее Александровиче не обошлось без участия Твери). Так, в 1352 году в Нижнем Новгороде Михаил Тверской женится на дочери Константина, а сын Константина Борис – на дочери литовского князя Ольгерда.
Этот Борис получил по смерти отца (1354) Городец, и с его именем связан как расцвет резиденции на Княжьей горе, так и чеканка в Городце и княжеских серебряных, и медных монет (см. выше). Вот первый настоящий удельный городецкий князь. В 1365 году он попытался занять Нижний Новгород, но после вмешательства Москвы отступился, а потом помирился с победившим братом своим, Дмитрием, и вместе с ним как удельный князь участвовал в разных затеях. В 1367 году он совокупно с ним ходил на мурзу Булат Тимура, в 1369 году поставил в Городце соборный храм Архангела Михаила, в 1370 году воевал против булгарского сепаратиста Хасана по просьбе Мамая. Помирился Борис и с Москвой, поскольку в 1375 году ходил вместе с Дмитрием Московским на Тверь. Но это не избавило Бориса от московского коварства. Когда по смерти Дмитрия Нижегородского в 1383 году Борис получает ярлык на великое нижегородское княжение, интриги Москвы в 1388 году принуждают его оставить трон и снова удалиться в Городец. Пока Борис сидел в Нижнем, Городцом владе, вероятно, Василий Кирдяпа (по крайней мере, с 1386). В 1389 году, по смерти Донского, Борис надолго ездил в Орду за ярлыком, получил его, сел в Нижнем Новгороде на трон, но сидел лишь до 1392 года, когда Тохтамыш продал Василию Московскому ярлык на все нижегородское княжение. Бориса взяли в плен, он умер в Суздале в 1394 году в оковах.
Скажем несколько слов о роли Городца в великом Нижегородском княжестве. Нижний Новгород был лидером, но лидером исключительно политическим. Городец в 14-м столетии остается экономическим, духовным и культурным центром региона. О его духовном первенстве среди христиан на всем пространстве «волжско-ордынского пространства» говорит легенда о Кирилловых горах (они находятся у Городца). Якобы, если плыть возле них на заре, горы разойдутся, и вы увидите монахов в белых одеяниях, которые посылают привет монахам Жигулевских гор. Также и старцы, живущие в недрах Жигулей, посылают привет городецким собратьям. Видимо, это отголосок давних связей с православными Нижнего Поволжья. На Жигулях, как известно, было немало городищ золотоордынского времени, где могли жить и русские люди, а на месте нынешней Самары еще в конце 13-го века обретался некий православный отшельник, которого видел русский митрополит, направляясь в Сарай.
Знаменитые ныне городецкие мастера прославились уже как минимум с 14-го века. Так, мастер Прохор вместе с Феофаном Греком и Андреем Рублевым расписывал Благовещенский собор в Москве (1405), причем Рублев был тогда еще молодым, и упоминался третьим, как ученик городецкого живописца. Есть иконы, написанные явно в Городце в 14-м веке, хотя и немного.
Существенно, что, видимо, на всем протяжении 14-го столетия ордынцы не ликвидировали в Городце своего «консульства». Один из утесов Городецкого вала в народе называется Варыхан. Обычно это понимается как контаминация слов «варвар» и «хан», хотя, на самом деле, «вары» - скорее всего, искаженное тюркское слово «вартах=ортак», что в переводе значит «коллега, друг, соучастник». Вместе получается «представитель хана», то есть его посол. На этом утесе могло находиться ордынское посольство.
Во время нашествия на Нижний Новгород Араб-Шаха в 1378-м, в Городце прятался весь бомонд Нижнего Новгорода. Не исключено, что редкостная для этого времени и места неуязвимость Городца объяснялась тем, что между русскими и ордынцами был договор не трогать «курочку, несущую золотые яйца» - крупный торговый центр, где оба государства извлекали свою прибыль.
Но вот в 1392 году Нижегородское княжество пало интригами Москвы. Ответа на вопрос, в какой момент под контроль Москвы перешел и Городец, нет. Ведь включение Нижнего в состав Москвы не означало автоматическое подчинение Городца – так, замечено, что хан Тохтамыш, выдавая ярлыки, строго различал ярлык на Нижний и на Городец, к тому же Городец продолжал давать отдельный выход в Орду (160 рублей). Не забудем и того, что в первое время московские князья старались из осторожности сохранить видимость нижегородской особости, а для этого полезно было бы поддерживать квази суверенный статус некоторых частей экс-княжества.
Ряд историков полагает, что до 1403 года в Городце сидел независимый князь Василий Дмитриевич Кирдяпа, и только после его смерти город перешел во владение московских князей. Это мнение в последние годы отвергнуто, и, вероятно, дело обстояло так. После антимосковского восстания и временной реставрации нижегородских князей в 1393, московский князь Василий I, чтобы задобрить лояльную часть нижегородского княжеского дома, отдал его представителям Суздальский и Городецкий уделы. Позже, в 1401-1402 году, Городец с окрестностями получил Владимир Серпуховский. Это была промежуточная фигура для окончательного оформления всех земель нижегородского княжества в московскую собственность. Удел ему пришлось делить с потомком нижегородских князей, Иваном Борисовичем, который также владел им по пожалованию Василия I. После нашествия Едигея (см. ниже) удел у серпуховского князя отняли, поскольку и города как такового не стало, и контроль за тем, что осталось, надо было осуществлять покрепче в связи с не прекращавшимся сепаратизмом нижегородских князей.
Нашествие Едигея. Икона Федоровской Богоматери. Закат города подлинный и мнимый
Считается, что конец городу положило нашествие Едигея 1408 года. Едигей, или, правильнее, Эдику, «основатель» ногайского народа, был истинным правителем Золотой Орды в начале 15-го века, и в этом качестве не раз пытался привести русские княжества к покорности. Штурм Городца в 1408 году был так страшен, что оставил следы в городском фольклоре до нашего времени. Ставка Едигея расположилась на Шихан-горе, которую покажет вам любой старожил. В слове «Шихан» четко улавливаются компоненты «хан» и «ши». Последнее, может быть, искаженное «шиг», то есть «шах» (ср. Шигалей = Шах Али). Ведь Едигей был все-таки не ханом, а скорее «шахом» (этот персидский термин городчанам мог быть близок из-за наличия в регионе выходцев из Персии).
Наиболее кровавые события штурма разыгрались примерно там, где ныне проходит улица Загородная, и об этом тоже сохранились рассказы старожилов, вполне подтверждаемые данными археологии. Именно там житель Городца недавно нашел княжеский шлем, выставленный ныне в Городецком музее (рисунки 9 и 10). Собственно, это небольшой клад: шлем, полумаска, и фрагмент кольчужного плетения. Его обнаружили на огороде при рытье, пардон, отстойника, на глубине около полуметра. Это именно клад, а не могила – костяка при шлеме не сыскалось. Шлем густо посеребрен. Остатки надписи почти стерлись, но мы согласны с теми исследователями, которые видят на шлеме не русские, а арабские буквы. Как показал А. Негин (рисунок 11), шлем изготовлен в ильханском Иране в конце 13-го – начале 14-го века. Место находки располагается как раз там, где осаждающие прорвали недостроенный участок крепостных сооружений (см. ниже). Но указанный исследователь затрудняется сказать, кто и зачем спрятал шлем прямо у вала. Попробуем сделать это мы. Вероятно, шлем и аккуратно свернутую кольчугу укрыл князь, увидевший, что дело проиграно, и скоро будет решающий штурм. Его единственная цель была – не оказаться узнанным. Князь, очевидно, не хотел попасть в плен в рукопашной битве. Примерно так поступил двумя десятилетиями ранее Дмитрий Донской, и, может быть, наш герой ему сознательно подражал. Так или иначе, его имени мы не знаем.
С нашествием Едигея современные историки связывают легенду об иконе Богоматери, которая впоследствии прославилась в Костроме как Федоровская. Подчеркнем, что традиционно легенда говорит об утрате иконы Городцом после нашествия Батыя. Но целый ряд нестыковок, прежде всего в костромской части легенды (о ней уместно будет поговорить в нашем рассказе о Костроме) заставил историков пересмотреть датировку. Помня все это, изложим наконец легенду.
Икону Богоматери, написанную якобы самим Лукой, подарил городу князь «Юрий», за которым видится Андрей Боголюбский, по каким-то причинам «табуированный» авторами легенды. Утрата иконы после нашествия «Батыя» всех потрясла: заговорили, что даже Богоматерь отвернулась от Городца. Но икона неожиданно нашлась 16 августа как бы следующего, 1239, в Костроме. Икона явилась в лесу тамошнему князю Василию Квашне, который охотился, словно не замечая особенностей военного времени. Икону поставили в соборном храме Федора Стратилата, и с тех пор ее стали звать Федоровской. Жители Городца, услышав про новую костромскую святыню, пришли на нее посмотреть, и неожиданно для себя обнаружили, что это – их икона. Но назад они ее не получили. Вместо этого Квашня приказал сделать для Городца точный с нее список, в который включил располагавшиеся по сторонам от основного изображения клейма с деяниями иконы, что стало отличительной особенностью городецкой копии. Федоровской иконе много позже пришлось послужить дому Романовых, выручив Михаила из Смуты и став едва ли не самой любимой святыней царского дома. Она хранится в Костроме и поныне.
Современные искусствоведы полагают, что «настоящая» Городецкая икона была совсем не той, которую ныне показывают в Костроме. Она могла сгореть или при нашествии, или в одном из пожаров в Костроме, когда храм, в котором она хранилась, сгорал дотла, а икону якобы невредимой находили на пепелище: может быть, налицо факт «благочестивой подмены»? Костромская икона датируется концом 13 - началом 14 веков. Тип исходной Городецкой иконы – скорее всего, «Умиление». Об этом можно судить по бронзовым и каменным репликам с нее, которые находят в слоях Городца и Балахны (туда она могла попасть после разрушения Городца, с кем-то из беглецов).
Считается, что после Едигея Городец уже не восстановился, а его жители переселились в Балахну, известную в те годы как Соль-на-Городце (первое упоминание – 1401-1402 годы). Эта идея красива и проста, но, как и в случае со Старой Рязанью, не верна. Археология и в самом деле вроде бы говорит, что на большей части древнего города непрерывное течение слоев прерывается 1408-м годом, словно обрезанное ножом, и восстанавливается только в 18-м столетии. Но на той самой горе Шихан, где стоял Едигей, недавно собрана керамика непрерывно с 12-го по 19-й век. Как мы уже говорили, нумизматический материал из Городца тоже словно не замечает нашествия Едигея. Не забывают о Городце и письменные источники. В 1425-1433 гг в грамоте Василия II архимандриту Нижегородского Печерского монастыря упоминается «мыт на Городце» (вероятно, тот самый эмпорий, наличие которого мы предположили по нумизматическим данным). Объяснить появление этого термина "данью традиции" в документе для сугубо реального, прагматичного пользования, как это осмелились сделать городецкие ученые, мы не решаемся.
В 1445-1447 годах город оказывается вовлечен в события феодальной войны. В эти годы Дмитрий Шемяка, враг московского князя, докончал (договорился) с Василием и Федором Суздальскими (противниками Москвы) о правах последних на Городец, Нижний Новгород, Суздаль и Вятку. Вряд ли, однако, Василий и Федор сумели воспользоваться этим правом, поскольку в городе с 1442 года уже сидел сторонник Москвы, тоже потомок суздальского княжеского дома, Иван Горбатый, последний Городецкий князь. По договору с московским князем Василием II от 1448-1449 годов Иван Горбатый отказался от Нижнего Новгорода, и был пожалован Городцом и частью Суздаля. От этого времени сохранилась печать Ивана Горбатого, на которой он назван «великим князем», хотя в договоре – просто князем. Он также чеканит свою монету, как серебро, так и, вероятно, медь, которые выявлены в середине 20-го века (рисунок 14). Иван долго не ввязывался активно в политику Москвы, но в 1458 году отправился по приказу сюзерена в поход на Вятку. Вскоре после этого он умер, и был похоронен в Архангельском соборе Нижнего Новгорода. Его потомки продолжали пользоваться какими-то владельческими правами, но уже не княжили, а служили.
Среди деяний этого достаточно сильного князя есть такое незаурядное, как построение в 1445 году в Городце каменного Никольского храма. Это сооружение из белого камня появилось тогда, когда на Руси в других местах из камня не строили. Вероятно, воспользовавшись простоем хороших мастеров, Иван вызвал опытную бригаду из Москвы. Здание было скромным, одноглавым. В 1644 году Никольский храм переделали и расширили, но его ядро осталось в неприкосновенности. В 1673 году рядом с ним вырос парный, Троицкий храм. Оба храма стояли в северной части города, но в середине 20-го века все это варварски снесли, и теперь собираются устроить археологические раскопки, дабы вскрыть фундамент сооружения времен Ивана Горбатого. Нам удалось только найти одно старое фото 19-го века, где, насколько мы понимаем топографию города, издалека видны эти парные храмы.
Помимо этого, в середине 15-го века в каком-то Городецком монастыре жил Павел Комельский, впоследствии - основатель монастыря на далеком севере, на реке Обноре.
Но к концу 15-го века Городец таки исчезает со страниц летописей, а если появляется, то с эпитетом «Пустой». Мы и тут не стали бы нагнетать катастрофизма. Скорее всего, люди покинули территорию громадных городских укреплений, ставших ненужными после усиления Нижнего Новгорода, и расселились там, где было удобнее. То, что осталось "пустым", то так и именовали в документах - сами городские валы. И вообще, если даже город рустифицируется, в таком развитии событий виноват, конечно, не Едигей. «Купля» Москвой Нижнего нарушила экономическую жизнь региона. Нижний на века стал прежде всего крепостью, а не торговым пунктом. Соответственно, весь смысл бытия здешних городов оказался наполнен одним: войной с Казанским ханством. Города, которые могли помочь в этой борьбе, например, Нижний, становились крепостями. Городец оказался бесполезен, поскольку лежал выше по Волге, в стороне от походов московских князей на Казань. Надо полагать, что люди в Городце просто не знали, чем себя занять, и понемногу многие переселились в Нижний: кто стал солдатом на службе у Москвы, кто ремесленником-оружейником. Торговое значение Волги на этом отрезке оказалось на время потеряно – вот истинная причина гибели Городца.
В 17-м столетии Городец снова является на страницах источников, но уже как комплекс сел: документы показывают в пределах старого вала, а по большей части за оным, цепь крошечных поселков, растянувшихся вдоль берега Волги. На территории древнего города в 17-м столетии располагалось два погоста – Михайло-Архангельский и Николо-Троицкий, и две деревни в несколько дворов, Подветельная и Кузнечиха. Две большие слободы, Верхняя и Нижняя, от которых пошел современный город, практически не захватывали древней городской территории. В 18-19 вв обживалась только северная часть городища, и лишь пятнами – его центр. И тем не менее, жители этих разрозненных поселков, как говорят старые документы, воспринимали сами себя, а «посторонние» люди - их, как наследников большого города, княжеского центра. Уже в Смуту мы видим этих жителей активными гражданами: в 1609 году отряд из Балахны и Городца разбил одно из войск Самозванца, городчане воевали и в кампанию 1612 года. В 1620 году Михаил Романов пожаловал половину Городецких сел князю Лобанову-Ростовскому, другую половину – царевне Ксении, дочери Годунова.
Причин возрождаться у Городца было много, а исторически первая из них – плодородные земли. Так, в Балахне урожаи настолько низки, что хлеба до весны не хватало практически никогда. Лишь с конца 18-го века Городец перестал заниматься земледелием, и стал жить за счет промыслов и торговли. Они и подняли этот комплекс сел по-настоящему уже в 19-м столетии.
Торговля, конечно, была самой существенной статьей доходов. Как уже не раз отмечалось на монетном материале, торг в Городце не прекращался в самые смутные годы. В 18-м веке мы видим уже грандиозные ярмарки, как на волжском берегу, так и особенно на льду зимой, собиравшие до 10 тысяч человек. В 1854 году современник констатирует, что Городец – «центральный торговый пункт шести уездов, принадлежащих к трем губерниям и заключающих в себе более 530 тысяч населения… Отсюда по Волге вверх идут хлебные и другие запасы, а вниз – деревянная посуда и другие лесные изделия для всего низового края и Сибири», в городе проживало в это время до 90 купцов. Купцы, разбогатевшие на зерне, дали начало Купеческой улице, самой лучшей в городе (недаром ныне это – ул. Ленина). В середине 19-го века путешественники видели в Городце активность торговли даже в будни; крики торговцев перемежались непрерывным стуком кузниц, где делали главным образом изделия для судов. В 1896 году очевидец констатирует, что «село» Городец перещеголяло по внешнему облику даже уездный город Балахну: тут и улицы замощены, и даже газовые фонари по трассе стоят. Главный капитал делали на торговле хлебом, которую держали в руках три семьи. Хотя самому городу хлеба постоянно не хватало, по стране был в ходу термин «Городецкий хлеб», то есть хлеб, проданный через Городец. По сути, Городец был зимним дубликатом Макарьевской, а затем Нижегородской ярмарки.
Среди промыслов, сделавших городу славу, главный - резьба по дереву. Обычно при словах «народное творчество» тянет спать, поскольку редко наш циничный современник бывает поражен искусством предков. Но то, что вытворяли мастера Городца в 18-20 веках, способно поразить душу любого циника. Мы очень советуем побывать или в Городецком музее, или хотя бы в Нижегородском музее народного творчества, чтобы увидеть так называемую «глухую» резьбу по дереву, с которой Городец вошел в сокровищницу творений русского народного гения. Впрочем, больше всех музеев поражает сам город, особенно старые дома, украшенные этой резьбой в минувшие два-три века. Такого, пожалуй, больше не найдете нигде.
Особого слова заслуживают пряники. Якобы их стали делать еще в 17-м веке, но на самом деле этого нельзя утверждать точно. В 1636 году один из путешественников, побывав в Нижнем Новгороде, и в самом деле отведал пряников, которые ему очень понравились, но городецких ли, мы не знаем. Реально самая древняя пряничная доска датирована 1766 годом. Впрочем, среди пряничных досок есть крайне архаичные по сюжету, как, например, эта, с изображением свернувшихся рыб (персидский мотив 14-15 веков). В 19-м столетии пряников здесь пекли больше и лучше, чем где бы то ни было. Так, знаменитые «тульские» были лишь одним из сортов городецких пряников. Особость продукции заключалась в том, что пряники пекли на меду, и только в конце 19-го века, в связи с дороговизной меда и ростом «вала», перешли на патоку, поставив для этого в городе несколько паточных заводов. В 1862 году в Городце торговалось пряников на 220 тысяч рублей. Это при том, что пряники пекли кустари, в обычных русских печах, и редко где пользовались наемным трудом. Газета за 1895 год перечисляет несколько десятков сортов пряников, которые продавались в том сезоне (например: «печеные», «сахарные разных сортов», «вяземские», «сиропные», «ликер под литерами М,В,Ч» и под литерами С, Л, «тульские», «красные медовые»…), после чего довольно меланхолично замечает, что, помимо этого ассортимента, продаются еще и другие «пряники всевозможных сортов и цен».
Как и в Балахне, в Городце были судостроительные верфи, которые оценил еще Петр, но, кажется, в Балахне все-таки корабли делали лучше.
Все эти промыслы стали погибать какие еще до революции, какие вскоре после нее. Резьбу вытеснила роспись, а последней удалось доказать революционному режиму свою лояльность, лишь сваяв несколько «полотен» про революцию (рисунок 17, например). С упадком промысла соли в Балахне настал упадок торговли ею в Городце. Закат бурлачества также ударил по Городцу – в век паровых судов здешние подрядчики не вписались. В итоге Городец, каким застал его я около 1975, был обычным райцентром, правда, с какой-то особой гордостью в глазах у жителей. От этой гордости плавно перейдем к рассказу о главных городских достопримечательностях.
Исторический центр Городца составляет Княжья гора, на которую подъем даже сейчас ой как крут. Мимо горы идет съезд, уставленный старинными домами 19-го века, к главной пристани (рисунок 20). Этому съезду, как и пристани, столько, сколько и городу, а сам он - настоящая провинциальная сокровищница архитектуры (рисунок 21; конструкция, которая мешает разглядеть дом - едва ли не древнейшая в России система защиты от оползней).
Княжья гора – это цитадель площадью около 3 га. Едва ли не единственный план-макет городецкой крепости помещен в местном музее.В ней находился дворец князя и наверняка личный его храм. Храмы часто соединяли с дворцами переходами, причем храм мог быть каменным, а дворец – деревянным. Как мы видели, в Городце князь появился далеко не сразу, но дворец могли поставить еще для наместника великого князя или для воеводы уже в 12-м столетии. Печати из размытого княжеского архива, которые в особом изобилии находят под Горой, вероятно, происходят от собрания документов князя Бориса второй половины 14-го века, хотя одну печать, обнаруженную в начале 90-х, вроде бы отнесли Александру Невскому. Это говорит о том, что местные власти получали какие-то документы от вышестоящего начальства. На территории детинца обнаружен большой некрополь, который связывается с событиями 1238 года. Много позже, уже после исчезновения княжеской резиденции, на Горе появился Федоровский монастырь, взорванный большевиками, от которого осталась только угловая башенка ограды (19 век). Эта башенка – вообще все историческое, что сохранилось на Горе. Посмотрим на историю монастыря, тем более, что про него насочинено множество домыслов.
Церковные историки, работавшие в 19-м веке и полагавшие, что Городец основан в 1151 году, уверяют без ссылки на документы, что монастырь заложили уже в 1154-м. Они верят, что его с самого начала назвали Федоровским, то есть посвятили Федору Стратилату, при том, что главная икона монастыря была посвящена Богоматери. Их не смущает это явное противоречие – ведь Городецкая икона стала зваться Федоровской лишь в Костроме, попав по случайности в храм Федора Стратилата. Историки светского толка ударились в противоположную крайность, и утверждают, что в Городце вообще не было монастыря в древнерусский период. Это также смешно. Во-первых, в духовной 1401 года упоминаются соляные варницы в Балахне, которые нельзя было трогать, поскольку они принадлежали Городецкому монастырю. Как он звался – неизвестно, но был посвящен, мы думаем, Богородице, и его главная икона была Богоматерь Умиление, иконографию которой мы уже рассмотрели. Помимо этого монастыря, основанного неизвестно когда, летопись за 1367 год сообщает о монастыре Лазаря. Может, это одна и та же обитель? Уже в новейший период истории города, после Смуты, некий старец соорудил обитель в честь Ионы, но она не прижилась, монахи разбежались. Все эти, и другие монастыри, однако, не могли находиться на Княжьей горе (кроме обители Ионы), поскольку тут была резиденция князя, монастыри же располагались, как правило, на окраине города.
Федоровский монастырь «возрожден» на Княжьей горе по прошению крестьянина Ильи Юдина, который в 1700 году обратился к церковным властям страны с такой инициативой. Юдин был старостой храма Троицы (не сохранилась). Мотивы: «многолюдство великое», а монастыря нет. Юдин завещал на содержание монастыря доходы со своего участка земли. В письме он уверяет, что монастырь, в котором была икона Богоматери Федоровской, в котором скончался Александр Невский и проч, всегда был на Княжьей горе. А ныне, говорит он, на этой горе – лишь старое кладбище с крошечной часовней, поставленной, как свято верил Юдин, еще до русской колонизации края (об истоках этой легенды мы уже говорили).
Дело о «возобновлении» монастыря сдвинулось только после того, как Петр Первый посетил Городецкую слободу в 1722 году во время своего Персидского похода. В 1729 году обитель восстановили. Но в 1764 году, во время монастырской реформы, она оказалась столь мала и бедна, что ее не закрыли лишь потому, что просили жители. В 1767 году императрица Екатерина, обычно столь безжалостная к бедным обителям, побывала в Городце при закладке «возобновленного» храма Федоровской Богоматери. Стараниями императоров за 19-е столетие монастырь достиг немалого блеска, но большевики его полностью разрушили, за исключением упомянутой башенки. Мы не будем благочестиво расписывать строительство довольно слабых в архитектурном отношении храмов в 18 - начале 20 веков, ограничившись небольшой подборкой старинных фотографий).
То, что туристы считают остатками городецкого кремля - это вал окольного города, то есть не кремль в строгом смысле, а сооружение, которое должно вместить в себя все городские строения. Мы уже говорили выше, что для 12-го века площадь Окольного города просто огромна. Длина вала в свое время составляла 3,5 километра, сегодня, в результате многочисленных нивелировок, он уцелел на протяжении двух. Местами вал почти незаметен, идет за линией коттеджей или просто деревенских домов, и осмотреть его трудно. Местами же он поднимается на десятки метров, и напоминает «затерянный мир» – поросший соснами, со своими оврагами и «западнями», зарослями крапивы и кустарника, он почти так же труден для форсирования, как встарь (рисунок 28).
Крепость строилась в три приема. Сначала возвели цитадель на Княжьей горе. Возле нее выросли дома, не имевшие фортификационной защиты – предполагалось, что в случае чего жители убегут в цитадель. Но уже через десяток-другой лет (но еще в пределах 12-го столетия) предпринимается строительство вала окольного города. Посмотреть на участок вала, насыпанного в 12-м веке, можно на южной стороне крепости, где вал подходит к Волге. Датировка участка устанавливается по сосудам 12-го века, найденным точно под ним. Наконец, в 1391 году предпринимается третья перестройка: крепость еще более расширяется и усиливается, однако, работы довести до конца не удалось. Случилось все это при странных обстоятельствах. Как говорит летопись, тверской великий князь Михаил Александрович, которого зачем-то понесло в Городец, «прибавил Нового городку с приступа, и ров велел копати». Очевидно, после покупки Москвой Нижегородского княжества бояре Городца, как встарь, прибегли к помощи вечного московского противника, тверского великого князя. Михаил успел сделать много, но докончить строительство все-таки не смог.
Конечно, участки вала, построенные в разное время, не одинаковы. Вал 12-го века (южная часть крепости, у Волги, на улице Загородной на протяжении полукилометра) имеет остроконечную вершину, на которой стоял простой частокол, а монументальной стены и боевого хода не было (рисунки 29, 30) . Слабо выражены также прерывания в местах дислокации башен – видно, что башни были хилые, почти декоративные (рисунки 31, 32). В таком состоянии крепость встречала Батыя – не слишком впечатляющее зрелище для монголов.
Восточный и северный участки крепости, построенные в 1391, резко отличаются от описанной картины. Здесь вал достигает высоты до 12 метров (рисунок 33), ширина основания – за 20 метров, по валу идет плоская поверхность шириной до 8 метров для толстой стены (рисунки 34, 35 - видно, что по валу спокойно проедет автомобиль), гнезда для башен глубокие, фундаментальные (рисунки 36, 37, 38). Со стороны поля, к тому же, противника встречал частокол. Всего, судя по разрывам вала, на сохранившемся участке крепости было 6 башен, а, поскольку у Волги наверняка стояли угловые, то 8. Сколько башен было вдоль Волги, уже не понять, потому что вал тут не сохранился (рисунок 39). Но съезды к Волге в Городце выражены как ни в каком ином городе (за исключением Нижнего, пожалуй). Не стоит сомневаться, что все эти съезды очень древние, и на каждом стояла башня. Однако, поскольку строительство до конца не довели, вся эта фортификация оказалась избыточной. Участок незавершенного строительства и сегодня хорошо виден там, где смыкается вал 12-го века с валом конца 14-го. Длина незавершенного участка составляет почти 600 метров. Конечно, для Едигея такое состояние крепости было просто подарком. Он как раз и прорвался на этом стыке.
В пределах Окольного города археологи не раз вели раскопки, благо застройка Городца хотя и плотная, зато не фундаментальная (усадебная). Вскрыт участок улицы 12-14 веков, соединявшей южные ворота посадских укреплений с детинцем. В центральной части городища открыты участки других улиц, без мостовых. Дома городчан 12-14 веков были небольшими однокамерными избами площадью где-то в 16 квадратных метров. В северо-западном углу такого дома обычно ставили печь, сложенную из камней и обмазанную глиной. Бревенчатые стены домов также промазывались глиной. Дома ставили на песчаные подсыпки без фундаментов и без подвалов. Вместо подвалов практиковались отдельно стоящие погреба с земляными полами. Типологически такие избы находятся посередине между северорусским и южнорусским типами домов.
Ни одна древнейшая церковь пока не вскрыта раскопками. Церкви наверняка были, причем где-то рядом с раскопами, археологам просто не везет. Так, в могилах одного некрополя 12-14 веков обнаружены кирпичи со следами известкового раствора – явно из разрушенной церкви, а также «каменные подушки» под головами усопших, которые клали только на кладбищах при крупных храмах. Участок некрополя 1408 года резко выделяется своей небрежностью. Могилы неглубоки, часто скелеты лежат без гробов. Однако, братских могил нет, и в общем все павшие похоронены. Это говорит о том, что разгром разгромом, а люди имели возможность спокойно похоронить своих близких. Татар в могилах нет – все погребения совершены по христианскому обряду. Видимо, Едигей забрал своих павших с собой и похоронил где-то отдельно.
Из исторических церквей Городца в пределах Окольного города сохранился лишь собор Михаила Архангела (рисунок 40). Это было бы древнейшее сооружение города, кабы он не перестраивался. Дата закладки собора неизвестна. В 1304 году в нем хоронят князя Андрея Александровича. Скорее всего, он и построил собор в последнее 20-летие 13-го века. В 1369 году князь Борис Константинович полностью перестроил церковь, сделав храм соборным для всего княжества. Нынешнее здание поставлено с 1707 по 1712 год. Мне так и не понятно, на прежнем месте или нет: все-таки далековато от Княжьей горы, да и память о точном расположении храма, полностью уничтоженного в 1408 году, вряд ли сохранилась. Храм в своем нынешнем виде – типичный образец провинциального волжского стиля, несколько архаичного; напоминает произведения глубокого 17-го века, очень приятен и хорош. Будете рядом, обратите внимание на декор (рисунки 41, 42), и мелкую каменную дробленку в качестве фундамента (рисунок 43) - характерные приметы поволжского зодчества.
Храм Покрова Пресвятой Богородицы возвышается в другом, относительно новом, районе города, он поставлен в 1824 году, якобы в честь победы в войне 1812 года. Исторических предшественников у него нет, в архитектурном плане мало интересен (рисунок 44 взят с сайта города Городца, который, кстати, рекомендую). Других культовых объектов в городе не сохранилось.
Формально - вот, пожалуй, все, что можно посмотреть. Но в Городце есть еще две "фишки", которые непременно надо знать диггеру от истории, и первая из них - это улицы города и музей. Сначала о музее. Он небольшой, но зайти туда стоит хотя бы ради сувениров, представляющих из себя не только банальную роспись, которой "угостят" и в Нижнем, и даже дешевле, а характерные, под старину, доски для пряников и разделочные доски, стилизованные под спинки прялок. В самом музее археологический раздел сделан добротно, хотя качественных экспонатов почему-то нет (за исключением описанного шлема). Все они датированы однообразно - "12-14 века", то есть исследователи априори предполагают, что моложе тут ничего нет, как и старше, и кто знает, какие ошибки они при этом делают.
Как бы в стороне от археологической коллекции стоит, непонятно откуда взявшийся в этом в общем-то глухом городке экспонат необыкновенного значения: полный набор вооружения русского воина 16-17 веков, как будто только что купленный на Макарьевской ярмарке у иранских купцов. Отойдя от первого впечатления и убедившись, что передо мной не новодел, а именно подлинный полный иранский набор вооружения, я принялся разглядывать надписи на шлеме, орнаментированную булаву , и "зерцала" с тонкими миниатюрами. Ради одной такой вещи стоит сюда съездить.
Еще больше удовольствия приносит раздел ремесел. Во-первых, тут, конечно, всевозможные образцы знаменитой "глухой" резьбы - снаружи избы стоят с такими же финтифлюшками, но там новодел, а тут подлинные вещи. Обращает на себя внимание глубокая архаика ряда образов. Если, скажем, русалка - не старше 18 века, как и мотив рыбы под короной (нижний ряд указанного рисунка), то львы - безусловно, пришли из иранского, золотоордынского мира; со львами наши предки познакомились на южных берегах Каспийского моря, а также с монет, и с сосудов, которые приходили по Волге из Ирана. То, что зверь, неизвестный в нашем регионе, прижился, говорит о том, что предки понимали его смысл. Я предвижу, что мне возразят: мотив льва известен еще с Владимирской Руси. Это, однако, две разные изобразительные традиции, и та берет истоки не с юга, а из Скандинавии. Мне могут возразить и те современые искусствоведы, которые видят источник сюжетов для резьбы и росписи Городца не старше двух сотен лет. Я и тут останусь при своем. Но одними львами посещение раздела не обойдется. Тут много отличных экспонатов курьезного толка, как, например, горка столовая с изображениями богатырских сцен "под Васнецова" конца 19-го века, или ... коньки (в смысле, кататься по льду), покрытые городецкой росписью, также позапрошлого столетия.
Ну вот выходим из музея (который сам - памятник архитектуры) на улицу, и погружаемся в атмосферу, в которой Катерина страдала депрессией. В самом центре (напротив музея) все отреставрировано до блеска, что редко для районного города, и даже как бы газовые фонари стоят. Дерево сменяется каменными массивами купеческих домов, могущих служить как для жилья, так и для хранения товаров. Вот типичный дом городецкой архитектуры: компактный, из фигурного кирпича, в два этажа, с непременным крыльцом, украшенным "солнцем" . Другой вариант этого же дома: в дин этаж, зато крыльцо каменное, правда, "солнце" выглядит уже не столь реалистично, оно стилизовано. Поразительно, но "солнце" есть даже над входами в простые избы. Что это вообще за символ, откуда взялся, почему в других городах не встречал я его? Может, этот солярный круг позаимствован от восточных купцов и дипломатов, которые в таком духе украсили свою резиденцию, а местным и понравилось?
Совсем простая изба может обойтись в крайнем случае без "солнца" над входом, как этот дом возле Волги, в центре Окольного города, но довольно далеко от цитадели, а, стало быть, и от средневекового центра, но наличники должны быть непременно, как сталактитами, покрыты резьбой. Это не "глухая", а ажурная, но даже этот вид резьбы, обычный для всей остальной России, выполнен здесь с особым вкусом. Напосоедок я сфотографировал "солнце", к которому крепилась обычная труба для стока дождевой воды, изогнутая, как рог изобилия, и тоже украшенная орнаментом солярного толка. Интересно, если это все, как я предполагаю, не раз изучено, почему не случалось мне читать глубоких исследований по символике и генезису этих "архитектурных излишеств"?
Гуляя по городу, непременно обратишь внимание на мемориал русскому купечеству. Затея, понятно, новая, но заслуживает уважения, поскольку городименно им обязан своим расцветом, хоть и кратковременным.
Ну и другая "фишка", которую нужно посетить - обрыв реки Волги. Река подмывает слои средневекового города. Земля падает вниз. Вместе с находками. Прежде так обогощались толпы народу. Теперь, говорят, выставили милиционеров. И я не могу этого не приветствовать. Потому, что решив просто прогуляться вниз к реке как раз в том месте, что я сфотографировал - по дну оврага, прорытому ручьем - я увидел, что там, где воды ручья сливаются с волжскими волнами, песок усыпан древними предметами. Конечно, там не было ни печатей, ни монет, это был обычный средневековый мусор. Поражало количество гвоздей, причем сплошь корабельных (а один даже вбит был в обломок бревна), и каких-то других металлических предметов для скрепления дерева. Видно, что тут на протяжении очень долгого времени ремонтировали лодки. Насмотревшись на железки, я только потом заметил, что здесь полно и керамики. Мне показалось интересным проверить, действительно ли в начале 15-го века обрывается последовательность смены керамических форм. Знаете, ничего такого я не обнаружил.
Поскольку я сфотографировал несколько черепков прямо с руки, вы можете проверить мои выводы. Ничего древнее 12-го века в этой маленькой выборке, по крайней мере, нет. Вот, пожалуй, точно 12-е столетие - кусочек тулова с каплевидным орнаментом и полосками. 14-е столетие представлено венчиком с круто загнутым завершением, из серой глины с солидной примесью песка, без упора под крышку. Это одна сторона хронотопа, на другой мы видим туловце зонально лощеного сосуда 17-начала 18 веков, причем очень хорошего мастера. Что между? На самом деле, все, что надо. "Проблема 15-го века" в русской керамике известна и без меня, но тут под керамику 15-го столетия без натяжки подходят красноглиняные туловца печного обжига, с умеренным количеством примесей. Ну а 16-е столетие? Я обнаружил довольно много непривычного облика сосудов: очень плотная глина, слегка красноватая, почти без примесей, но обжиг все-таки неравномерный. И сделал вывод, что это - явный аналог (по технике) белоглиняной керамике 16-го века московского региона, только в силу особенностей местных глин черепок получился красноватым. После этого небольшого опыта на берегу Волги я и стал разыскивать свидетельства жизни Городца после официальной гибели, и, как видите, нашел немало.
Городец основали булгары?
Кто и когда основал город Городец - точного ответа не существует. Считается, что родил Радилов вездесущий Юрий Долгорукий. Но против этого есть что возразить. Разберем для начала смутные свидетельства о том, что Городец старше русской колонизации края.
Краеведы 19-го века, которых сегодня обвиняют в мифотворчестве, уверяли, что крепость на месте Городца основана еще до русских. Так, анонимный автор книжки, написанной про Городец и его святыни накануне 300-летия дома Романовых, сообщает, что эта крепость называлась «Малый Китеж», а основали ее какие-то «кочевые черемисы». Большим Китежем, говорит далее он, называлась «вся эта местность от Унжи до Ветлуги», а само слово «Китеж» значит «скиталец, бродяга или кочевник». Можно ли доверять этому сообщению?
Слово «Китеж» в тюркских языках, естественно, отсутствует. Автор имел в виду, скорее всего, созвучное слово «кич» («рассеянный»=кочевой). Но есть еще более близкое созвучие, о котором этот краевед, видимо, не подозревал, и это само по себе доказывает, что в своем рассказе он опирался не на фантазию, а на предания. «Кичик» - значит «малый, незначительный». Отсюда «Малый Китеж» = «Малый Кичик», то есть характерное для народного перевода удвоение, сочетание в одном топониме его исконного звучания и перевода. Наш же анонимный краевед усмотрел только «кич» - «кочевой», и изобрел «кочевых черемисов», которых на самом деле, конечно, не было в природе. Зато «Малый Китеж» явно родился в ходе сложной многовековой эволюции от исходного топонима «Кичик».
Итак, мы предполагаем, что до русского проникновения в регион на месте Городца стояло поселение, называемое Кичик, то есть Малое, Незначительное, и, судя по языку, его основали тюркоговорящие булгары. Крайне важно, что «Малый Китеж» - общепризнанное «легендарное имя» Городца, а не фантазия указанного краеведа, или случайно зафиксированная филологическая редкость. Так, в «Летописце об убиении благоверного князя Георгия Всеволодовича» (известен в рукописи 19-го века, по языку восходит к 17-му, по мнению некоторых историков, берет исток от подлинной летописи 12-го века, что, впрочем, сомнительно) говорится, что в 1164 году крепость Малый Китеж поставил князь «Георгий Всеволодович». Имя князя явно искажено (см. ниже), но устойчивость именования Городца Малым Китежем налицо.
К сожалению, кроме этих топонимических наблюдений мы не имеем никаких данных о дорусском прошлом Городца. История с ним столь же темна, как с дорусскими корнями Балахны и Нижнего Новгорода. Археологические раскопки, активно начавшиеся в последнее время, видимо, не захватывают места гипотетического дорусского поселения (если его остатки вообще не погибли в ходе разрушения берега Волги). В Городецком музее выставлена булгарская керамика, но датировать ее с точностью до десятилетия сложно. Если, допустим, булгары основали крепость лет за 20 до русского прихода, и оставили одну керамику, а потом приходят русские, к ним приезжают булгарские купцы, и оставляют другую керамику, то мы без раскопок, просто на вид, не сможем отличить эти два керамических комплекса. Зато место, на котором стоит Городец, в стратегическом отношении настолько уникально, что если граница Руси и Булгарии и в самом деле проходила где-то здесь (см. наш очерк о Балахне), то главную свою пограничную крепость булгары должны были поставить именно на месте Городца. Город располагается на левом берегу Волги. Обычно левый берег этой великой реки – болотистый и низкий, но именно здесь, откуда ни возьмись, возникают на коротком отрезке горы. А левый берег хорош тем, что булгар от русских прикрывала еще и река, и это намного лучше, чем позиция на противоположном берегу, напольной стороной крепости к врагу.
Не столь глупо и надуманно и другое свидетельство авторов 18-19 веков – о том, что в этой булгарской крепости были какие-то русские монахи, которые основали тут, на территории Волжской Булгарии, то ли храм, то ли обитель. Конечно, христианами тут и не пахло, зато было языческое святилище, причем древнейшего облика: сосна на берегу озера, да небо над ними – вот и весь храм. Святое озеро находится в пределах городского вала. Точнее, находилось: к началу 20-го века оно превратилось в болото, а сейчас, насколько я понял, и вовсе уничтожено. Возле озера росла сосна, которую в народе называли Крестовой. В 1912 году ее срубили царские чиновники по ходатайству священников: последние жаловались, что местные жители оказывают сосне «языческие» почести. Например, они прикрепляли к телу сосны бронзовые кресты.
В сознании людей 19-го века языческие привычки причудливо переплелись с христианским осмыслением этих привычек. Так, люди говорили, что на месте Святого озера был монастырь, который провалился под землю. В Нижегородчине множество озер, про которые рассказывают именно такие легенды (начать с того, что в озеро Светлояр провалился сам Китеж, но не Малый, а Большой). От этого монастыря якобы осталась лишь часовенка, стоявшая за валом крепости, на восточной окраине города. В ней, как говорили, находилась икона Богоматери Одигитрии, написанная по преданию самим Лукой. Этой иконе после вынужденного переезда в Кострому суждено будет прославиться как Федоровская, о чем мы скажем в своем месте. Все это, конечно, легенды: никакого монастыря, основанного еще на землях Булгарии, а потом провалившегося под воду, не было. А было грандиозное (и популярное) святилище финно-угров, почитавшееся под христианским флером еще в 20-м веке.
Основание русского Городца
Русские, задумав наступление на владения Булгарии, должны были прежде всего зацепиться именно за этот пункт, без разницы, был он населен или нет. Он ближе всего к Владимиру и Суздалю, хорошо укреплен самой природой. Крепость на месте Городца прочно фиксирует за русскими эту часть течения реки, поскольку располагается за рекой, на недружественной территории. Об этом хорошо сказал в своей классической работе «Русская земля…» А. Насонов: «Городец лежал там, где выходил путь от Владимира, Боголюбова, Суздаля и Ростова к среднему течению Волги. По этому пути двигались войска, когда шли на волжских булгар, и здесь, очевидно, находили продовольственную базу. В самом Городце стоял военно-транспортный флот. Войска подходили на конях. В Городце часть войск перегружалась на «лодьи» и «насады». Дорога соединяла Волгу у Городца с устьем Нерли клязьменской и подходила к Боголюбову у реки Сурамли». Но вот вопрос, когда русские смогли воспользоваться этими геополитическими преимуществами, далеко не ясен.
Версия, которая по-прежнему кочует, как черемис, из книжки в книжку, но которая, тем не менее, агрессивно оспаривается профессиональными историками, приписывает честь основания Городца Юрию Долгорукому. Когда Юрий княжил в Южной Руси, говорят ее сторонники, ему принадлежал город точно с таким же названием, Городец. Но в 1152 году киевский князь Изяслав, племянник Юрия, задумав выдавить родственника из южных краев, превратил тот Городец в руины, и Юрий бежал на север, заняв трон во Владимире. Наверное, ему сходу понадобилось доказать новой пастве, что он – хороший князь. И, не долго думая, в том же 1152 году Юрий совершает дерзкий рейд к Волге, и захватывает булгарскую крепость, строя на ее руинах свою, которую называет, в память об утраченной, тоже Городцом. О странности этого имени поговорим позже.
Сторонники второй версии говорят, что Городец основал Андрей Боголюбский в 1164 году. Дата «1164» встречается в уже знакомом нам и не слишком надежном «Летописце об убиении благоверного князя Георгия Всеволодовича». Этот источник говорит, что некто «Григорий Всеволодович» (владимирский князь Юрий Всеволодович), в 1164 году развил бешеную активность, основав в том числе и Городец. Князь якобы построил этот город во время похода вниз по Волге от Ярославля. С князем была икона Богоматери, та самая, которую написал сам Лука. Во вновь построенной крепости икона «сама себе выбрала место», на котором тут же заложили монастырь. Все благолепно, но беда в том, что Юрий, княживший с 1212 года, и родившийся в 1188-м, вряд ли физически существовал в 1164-м. Историки полагают, что анонимный автор «Повести» приписал «Юрию Всеволодовичу» деяния Андрея Боголюбского. Действительно, именно в 1164 году Андрей Боголюбский открывает восточную кампанию своим знаменитым походом на булгар. В 1151-м, при Юрии Долгоруком, Владимирскому княжеству было явно не до Востока, оно было занято укреплением тылов. Андрей Боголюбский, кстати, проявлял и большую тягу к насаждению культа Богородицы на Руси.
«1164», конечно, лучше, чем «1151», но обе даты, и оба источника, похоже, некорректны. 1151-й год и имя Юрия Долгорукого называет Супрасльская летопись, которая сваливает в одну статью события с 1151 по 1164 год. Года собственно основания Городца эта летопись не дает, так что историки, взявшие «1151» за отправную точку своих рассуждений, просто решили удревнить город по максимуму. Да и вообще, можно ли доверять в таком деле белорусской летописи, составленной в 16-м столетии путем переписывания (с искажениями) новгородского свода? Но немногим лучше и дата «1164», взятая и вовсе из полулегендарного, если не полностью легендарного, источника. Правда, крайняя дата «хронологического отрезка» Супрасльской летописи тоже приводит нас к 1164-му, но это, согласитесь, не аргумент. Единственно, чем хорош 1164-й год – совпадением с датой похода на булгар, в ходе которого логично было бы основать крепость, стратегическое значение которой читатель вполне уяснил из цитаты А. Насонова.
Тем, кто не страдает фетишизмом «точных дат», остается довольствоваться следующей информацией. В 1152 году Городца явно не было, поскольку в этом году булгары напали на Ярославль «без вести» - а будь Городец в наличии, он бы эту весть подал. Так что Юрий Долгорукий его не основывал. В 1171-м Городец точно был, поскольку впервые упоминается в надежной летописи как существующий город (через него прошел князь Мстислав, следуя к устью Оки, где его ждали князья Муромский и Рязанский; правители собирались оттуда пойти на булгар). Часто упоминаемое в этой связи имя Бориса Жидиславича как воеводы Городца - заблуждение; такой человек в самом деле фигурирует в летописи, но он - воевода войска, а не города.
Теперь об имени города. Оно странное потому, что «Городец» - это на языке того времени поселение или маленькое, или недостроенное, заброшенное. Но наш Городец изначально был задуман как большой город, его территория внутри вала – 60 га, тогда как Старой Рязани – 50 га, Москвы – 4,5 га. Тут как раз уместно вспомнить, что другое имя Городца – Китеж, то есть, как мы показали выше, «Небольшой». Следовательно, догадываемся мы, слово «Городец» есть лишь перевод названия тюркской крепости. Тюркская крепость была маленькой, а русские построили большой город, но имя сохранили – сохранили и в переводе (Городец), и без него (Малый Китеж).
Сложнее со вторым компонентом имени города – ведь Городец-то наш не простой, а Радилов, или, как иногда пишут, Радислав. Радислав – значит, «ради славы». Мол, Андрей Боголюбский славы искал, о чем чистосердечно сообщил потомкам. А потомки испортили «Радислав» в «Радилов». Но может ли «Радислав» эволюционировать в «Радилов»? Сомнительно. К тому же «Радилов» встречается в источниках впервые только в 1216 году, а «Радислав» вообще в летописях не зафиксирован. Тогда вопрос – кто и кого «родил»?
Современные историки вдоволь распотешились над этим вопросом. Есть, например, такие мнения, что в слове «Радилов» заложено древнее название Волги, «Ра». В античности греческие историки и в самом деле называли нижнее течение Волги «Ра», но вряд ли Андрей Боголюбский был в курсе. Еще есть мнение, будто Городец никогда не назывался «Радилов», и что так его назвал однажды по ошибке новгородский летописец, и его ошибку подхватили все. Нас это вряд ли устроит. Не находит аналогий слово «Радилов» и в тюркских словах. Говорили, что здесь «заложено» имя собственное, например, имя воеводы, который основал город по заданию князя и был его первым начальником. Но мысль, что им мог быть Радила, воевода Юрия Долгорукого, мы отметаем хотя бы потому, что этот Радила единственный раз упоминается в 1147 году, и в связи с другими событиями, а о его участии в основании Городца вообще нет никаких сведений.
Другое дело, что нас, может быть, выручит контекст первого упоминания эпитета «Радилов». В 1216 году князь Юрий проиграл Липицкую битву, и получил в милость от победителей «Радилов Городец» (см. подробнее ниже). Складывается впечатление, что в этом тексте "радилов" - прилагательное к "Городец", смысл которого или испорчен, или нам непонятен. На ум приходит разве что "родительский". Юрий был сыном великого князя владимирского Всеволода Большое Гнездо. Всеволод вряд ли основал Городец, но ниже мы покажем, что город с самого начала был доменом великого князя как стратегически важный пункт. Так может, «Радилов» - это эпитет, вроде «родительский», то есть «город, на который ты имеешь право как сын отца, владевшего им"? А Радислава никакого и не было?
Городец до монгольского нашествия
Церковные историки, принявшие дату «1151», «вычислили», что уже в 1154 году возле крепости появляется монастырь, названный впоследствии Федоровским. Мы не можем принять эту дату, однако, цитированные свидетельства о деятельности князя «Юрия» (Андрея Боголюбского), пришедшего в город с иконой Богоматери, показывают, что монастырь (может, даже в честь этой иконы) в самом деле появился в Городце очень рано. Только назывался он, конечно, не Федоровским, поскольку это имя икона приняла на себя много позже, а как - мы не знаем. Как крепости служили центрами военной колонизации, так монастыри – центрами колонизации духовной.
Данные о том, будто Городецкое княжество появляется чуть ли не одновременно с основанием города (см. например версию, изложенную в популярном справочнике «Русь Рюриковичей») не верны. Историки-популяризаторы зачем-то берут имя любого князя, который в той или иной связи упоминается в контексте Городца, и объявляют его князем Городецким. Так, «Русь Рюриковичей» называет первым Городецким князем Мстислава, который в 1171 году, как мы видели, всего лишь следовал проездом через город на встречу с коллегами. На самом деле, никакого, даже удельного, Городецкого княжества поначалу не было, а была лишь крепость на самой границе Владимирского княжества.
В 1176 году в этой крепости умирает Михалко Юрьевич, свежеиспеченный великий князь владимирский, захвативший престол в результате похода 1175 года. Что он делал на окраине своего княжества, летопись не говорит: видимо, просто приводил к покорности новые владения. Смерть его была, кажется, ненасильственной.
В 1185/1186 годах Городец впервые фигурирует как место сбора владимирской рати для похода на Булгарию. Тот поход, предпринятый по инициативе великого владимирского князя Всеволода, был «местного значения», но традиция – собирать полки, идучи на булгар, в Городце, с этого момента устанавливается прочно. Уже с 1185 года городецкий полк упоминается отдельно от владимиро-суздальских сил. Есть ли это признак будущего административного обособления города и тянущей к нему территории, как полагают многие? Вряд ли; скорее это явление имело чисто утилитарный смысл: несущий службу по особому уставу пограничный полк должен был как-то отделяться от своих «тыловых» коллег. Вряд ли этот полк был большим, поскольку даже в 1216 году, в битве на Липице, он не мог действовать самостоятельной тактической единицей, и его присовокупили вместе с муромцами и бродниками к переславским войскам.
И воины Городца, и «мирное» (торговое и ремесленное) население могло состоять как из вольных людей, так и из пленных. Ведь из каждого удачного похода на Булгарию приводили немало пленных. В Городце до начала 20-го века сохранялся топоним «Полонка» - так называлось местечко на Верхней слободе. Именно там, за пределами вала, вероятно, расселяли пленников. Уже в 20-м столетии это слово испортилось, и превратилось в Полянку. Кстати, не есть ли Полянка в Москве – тоже место, где когда-то поселили пленных?
Липицкая битва 1216 года, как полагают многие, неожиданно стала началом Городецкого удельного княжества. Но это неправда, а было так. Великий князь владимирский Юрий, внук Юрия Долгорукого, Липицкую битву проиграл, и бежал во Владимир, где его осадила коалиция победителей. Юрий сдался им на милость, и победители «даша ему Радилов Городец» (см. выше). Летопись подчеркивает, что Юрий поехал в Городец «в мале», то есть с малыми силами и имуществом, хотя его и сопровождал епископ Симон. Вряд ли в такой ситуации правомерно говорить об основании удельного княжества - город стал местом ссылки, вот и все. Тем более, что уже на следующий год брат Юрия, Константин, вызывает его к себе во Владимир, прощает, и дает в удел Суздаль с обещанием, что по кончине Константина Юрий займет великокняжеский трон во Владимире. Городец при этом, скорее всего, как был, так и остался под прямым управлением великого князя. Великий князь владимирский вообще никого не хотел сажать на этот город, поскольку дорожил им как опорным пунктом в поступательном движении на Восток, и предпочитал контролировать Городец лично.
В 1220 году происходит решительная и грандиозная война Владимирского княжества и Булгарии. Владимирцы побеждают. Эта война важна рядом связанных с ней событий. Незадолго до 1220 года от Городца к Владимиру прокладывается сухопутная дорога (точнее, дорога начиналась напротив Городца – город-то на левом берегу Волги, а к Владимиру надо ехать от правого). Через Волгу, стало быть, с этого времени действовала постоянная лодочная переправа. Тогда же, зимой 1220/21 года, русские князья в Городце принимают молящих о мире булгар. Булгары расплатись за мир землей, и Городец становится центром освоения новой колонии. Еще до формального мира, в 1219 году выше Городца по Волге основываются Унжа и Юрьевец, сразу по его заключении, в 1221 году, ниже по Волге встает Новгород Нижний. Именно по отношению к Городцу этот город и «новый», и «нижний». Идет и внутренняя колонизация, но пока робко, лишь от Городца по реке Узоле протягивается цепь сельских поселений.
Незадолго до монгольского нашествия Городец и округа приобретают все предпосылки, чтобы стать удельным княжеством, но этого все же не случилось. Хотя один из источников говорит, что в 1227 году князь Юрий Всеволодович поставил владеть Нижним и Городцом своего сына Константина, который повелел «русским людям селиться по Оке и по Волге и по Кудьме и на мордовских селищах, где кто ни похочет», мы не считаем это свидетельство надежным. Не впечатляет нас и другой факт: в 1236 году Городец подвергается полному разорению от войск Батыя, и в том, КАК летописей сообщает об этом событии, некоторые историки усматривают свидетельства существования особой административной зоны вокруг Городца. На самом деле, летописец лишь пишет, что монголы пошли на Городец, от которого «попленили» уже все по Волге. О Нижнем Новгороде – ни слова, но это и понятно: он пока – лишь «пригород» Городца. Никакого удельного Городецкого княжества до монголов, очевидно, не сложилось, а если и было какое-то административное обособление этой территории, то лишь как личного домена владимирского князя.
Оказать правильное сопротивление монголам было некому: Юрий, до того так хорошо громивший булгар, бегал где-то по окраинам, и лишь 4 марта 1238 года осмелился дать бой монголам на реке Сити, в котором окончил свою жизнь. В 1239 году на Городец обрушилась вторая волна монголов, которые на этот раз шли дробным чёсом даже по маленьким селам, примечая то, что осталось не разграбленным в первый раз. Неподалеку от Городца раскопано селище, погибшее, вероятно, в 1239 году. Народная молва связывает именно с 1239-м годом исчезновение из Городца чудотворной иконы Богоматери, которая затем прославилась в Костроме как Федоровская. Мы придерживаемся мнения, что эти события произошли в набег Едигея, и поговорим об иконе позже.
Археологические раскопки свидетельствуют, что уже к монгольскому нашествию в Городце была внушительная крепость, которой частично принадлежат ныне сохранившиеся валы (подробнее о крепости см. ниже). Настоящий расцвет Городцу, однако, принесла уже другая эпоха – эпоха контактов князей с ханами Золотой Орды.
Экономическая жизнь Городца от Батыя до Едигея
Уже в 1256 году дважды разрушенный Городец фигурирует на страницах летописи как полноценный торговый и дипломатический пункт. Владимирский князь проводил прежнюю политику: до последней трети 13-го века они не допускали выделения удельного Городецкого княжества, предпочитая лично управлять городом. Но причины для такого поведения до и после монгол были совершенно разные. Если до монгол князья дорожили Городцом как военным пунктом, теперь он интересует их как ворота в Орду. Разберемся с этим подробнее.
Организация сбора монгольской дани на Руси менялась: после всероссийской переписи, положившей начало правильному налогообложению «Русского улуса», ее собирали сначала баскаки, то есть мусульманские откупщики, потом, после серии спровоцированных князьями восстаний – сами князья. Но при любой организации сбора нужны были точки концентрации этой дани для ее последующей транспортировки в Орду. Юго-восточный, сухопутный путь был небезопасен. Историки справедливо, на мой взгляд, полагают, что по крайней мере из великого Владимирского княжества вся дань собиралась в Городце, откуда по Волге через Булгар шла в Сарай. Этому способствовало как выгодное географическое положение Городца, так и то, что до 1408 года его счастливо обходили набеги и разорения, достававшиеся сполна Нижнему Новгороду, принимавшему на себя все тяготы столичного статуса. Так, после разорений 1377 и 1378 годов Нижний превратился в город-призрак, но Городец не пострадал.
Пункт сбора дани очень быстро превратился в торговую базу и таможенную заставу. В Городце владимирские князья поставили «мытный» пункт, где собирали пошлины с купцов, а может, даже останавливали их товар, запрещая сами купцам торговать в глубинных русских землях, и перепоручая товар уже русским купцам; иноземцы же оставались в Городце ждать своей комиссии (подобная практика, правда, известна лишь для гораздо более позднего времени). Об этом свидетельствуют два археологических феномена: многочисленные находки в Городце ордынских монет, а главное – свинцовых пломб и печатей. В русских городах мало ордынских монет (чаще вовсе нет), и только в приграничных пунктах, где тоже стояли таможни (вроде Дрогичина или Великого Новгорода) попадаются в массовом количестве печати.
Поговорим сначала о монетах. В Городце находят уже самые ранние булгарские монеты середины 13-го века (от имени каана Менгу), причем монеты медные. Медь свидетельствует об одном: здесь реально жили люди из Орды. Видимо, это могли быть сборщики дани, отдыхавшие в Городце перед трудовыми подвигами.
Такой раритет, как ранняя монета столичного чекана (серебро, Сарай, 677АН=1278/9AD;) открывает почти непрерывную серию нумизматических находок, которая обрывается на монетах Тохтамыша (монет после его реформы 1380 года почти нет). И находки серебра говорят уже о постоянных торговых связях. О них же свидетельствует и керамика времени Золотой Орды, выставленная в Городецком музее. Нумизмат В. Лебедев видит перерыв между ранними монетами 13-го века и эмиссиями хана Узбека, но, на наш взгляд, перерыв этот мнимый: в Городце достаточно анонимных и недатированных булгарских монет, которые и обращались до появления массовых выпусков Узбека. Синхронные им монеты Токты, видимо, не проникали севернее Булгара по разным причинам, создавая впечатление «монетной паузы». Судя по встречаемости продукции разных монетных дворов, в Городец попадали монеты практически со всей Орды (даже из Крыма и Азака) и, видимо, из соседнего государства Ильханов в Иране (В. Лебедев приводит изображения монет, очень напоминающих иранские). Но преобладали столичные дворы – Сарай и Сарай Новый, а также дворцовый пригород Гюлистан.
У монет из Городца есть две особенности. Во-первых, многие из них обрезаны. Во-вторых, среди них довольно много подражаний.
Об обрезывании. Монеты могли обрезать в Орде, чтобы приспособить старые, более тяжелые монеты под все более облегченные весовые стандарты. Но это могли делать и в Городце, чтобы приспособить ордынские монеты к собственным, русским (хотя, как предположила еще Янина, такие же мотивы – приспособление к русской монете – могли двигать и «обрезальщиками» в самом Булгаре). Как говорят данные статистики, в 1370-е годы Городец переживает всплеск по числу поступивших монет, причем именно монеты 70-х годов 14-го века чаще других оказываются обрезанными. Монет после реформы Тохтамыша 1380 года в Городце почти нет. Этот факт становится понятен, если вспомнить, что Булгарский улус не принял реформированную Тохтамышем монету, и там принялись подрезать старые монеты под новый стандарт. Таким образом, денежное обращение Городца в 13-14 веках было завязано именно на обращение Булгарского улуса. А может, булгарское – на Городецкое. В конце концов, именно нижегородцы ходили на Булгар в 1370 и 1376 году, причем во время последнего похода даже посадили в Булгаре даругу (сборщика налогов) и таможенника. И, во всяком случае, столетием позже мы видим денежное обращение Казанского ханства, полностью построенное на русской монете.
Что касается русских монет, то в Городце мы встречаем полный набор от ее зарождения при нижегородском князе Борисе Константиновиче (1383-1393) до развития (уже в московском чекане) при потомках Дмитрия Донского. Для крупных сделок в Городце пользовались слитками, которые также находят при раскопках в этом городе. Поразительно, но нумизматика Городца словно не замечает погрома Едигея 1408 года – непрерывный ряд монет идет до 17-го века, и далее до Николая II. Это значит только одно: торг на волжском берегу продолжался после погрома города. Это был «эмпорий», выражаясь античной терминологией. Термин хорош потому, что археологи-античники знают: эмпории не дают культурных слоев, зато предполагают обильные нумизматические находки.
Выше мы отметили связь денежного обращения Булгара и Городца. Но в самом конце 14-го века мы видим полный отрыв Городца от денежного обращения Булгарского улуса – это, конечно, следствие появления собственной, русской монеты. Сам Булгар приходит в запустение, зато активизируется расположенный поблизости от Булгара торг и городок Ага-Базар, денежное обращение которого совершенно не похоже на таковое в Булгаре: там есть монеты Токтамыша, а обрезание заменяется надчеканками. Но ничего подобного в Городце мы не видим. Последние ордынские монеты, обнаруженные в Городце – те же, что и последние монеты, найденные в пустеющем Булгаре (от имени Шадибека и Пулада в Городце; от имени Шадибека 1404/05 годов в Булгаре). Видимо, с Ага-Базаром Городец уже не был никак связан.
Подражания ордынской монете могут свидетельствовать о временах, когда городецкий рынок испытывал недостаток в монете. Тогда некто (это могли быть, например, купцы, или даже местные торговые чиновники), вероятно, выпускали подражания. Количество подражаний в Городце уникально для русского города, но В. Лебедев, отмечая, что в долевом отношении их всего 6 процентов от общего числа найденных в Городце монет, полагает, что делали подражания все-таки не здесь, а в мордовских землях (улус Мохши): там подражаний еще больше. Но доказано, во-первых, что Городец почти не имел торговых связей с Мохшой, а ориентировался на Булгар. А во-вторых, сам г-н Лебедев пишет, что Городецкие подражания похожи лишь сами на себя, а не на мордовские. Поэтому-то мы и полагаем, что «городецкие» подражания делали в самом Городце.
Недавно появилась компактная, но, на наш взгляд, четкая статья Д. Таловина (см. список литературы). Автор верно, на наш взгляд, утверждает, что обилие ордынской монеты на нижегородском пограничье приучило местных к денежному обращению. Выпуск подражаний он считает первой попыткой делать свои деньги, пока что похожие на ордынские. И лишь затем начинается выпуск особой монеты - автор полагает, что Нижегородское княжество стало чеканить деньги прежде Московского. Я полностью согласен со всеми выводами, и рассматриваю городецкие подражания как уникальное явление, важное для понимания начала русской чеканки, а вовсе не как "выбросы" монет из улуса Мохши.
Несколько слов – о собственных монетах Городца. В Нижегородском великом княжестве монеты били в Нижнем Новгороде (от имени великого князя), и в Суздале и Городце – от имени «рядовых» князей. Различать продукцию этих дворов научился лишь Г. Федоров-Давыдов, который приметил, что они отличаются разным рисунком реверса. На реверсе помещалось подражание ордынской монете (речь идет совсем о другом явлении, чем подражания, рассмотренные выше), и дизайн рисунка реверса у трех указанных центров был разный. В Городце, говорит этот ученый, чеканил серебро с титулом «князь» Борис Константинович (об этой личности - см. ниже). Городецкий дизайн отличается «своеобразным характером букв, заключенных в квадратную рамку с зигзаговидным ободом».
В Городце выпускали и медные монеты (пулы). Известный знаток русской удельной меди П. Гайдуков описывает два типа медных монет с изображением стилизованного креста на одной стороне и надписью «печать князя» и чисто ордынской плетенкой на другой. Эти монеты он также относит к чекану Бориса Константиновича. В работе 1992 года исследователь говорит, что видел в Городце у собирателей «около двух десятков медных монет с изображением больших и малых крестов, различных плетенок, подражаний арабским надписям. Есть также пула с изображениями четвероногих влево, которые раньше нигде не приходилось видеть… Это – пока совершенно неизвестные русской нумизматике медные монеты». С тех пор они так и остаются неизвестными, поскольку ни г-н Гайдуков, ни кто либо еще их так и не опубликовал.
Поговорим теперь о пломбах. Больше свинцовых пломб, чем в Городце, находят только в Дрогичине на Украине, на западном таможенном посту русского государства. Городецкие пломбы – небольшие свинцовые кружки с плохо оттиснутыми изображениями. Установлено, что как минимум некоторые типы делали здесь (найдены их заготовки в форме бочонка), но не факт, что все здешние пломбы – местного происхождения (так, исследователь Павел Петров выявил пломбы, оттиснутые одним штемпелем, в Городце и в Старой Ладоге). Историки не знают, для чего эти пломбы были нужны, хотя практически весь круг их возможных обязанностей интуитивно улавливается без труда. На наш взгляд, пломбы ставились на товары, которые прошли таможню. Они свидетельствовали, что с тюка товара уплачена пошлина. Пломбы могли также быть личными печатями купцов или таможенников. Иные типы пломб могли опечатывать мешки с ордынским выходом (по аналогии с мешками собранной дани в Новгороде, запечатанными деревянными цилиндрами). Но мы не верим, что пломбами опечатывали связки меховых денег, поскольку не верим в существование оных.
Но если таможенные пломбы ставили на товар в Городце, почему их в Городце же и находят? Ведь они должны были уходить прочь из города вместе с товаром. О том, что пломбы ставили в Городце, свидетельствует лишь находка заготовок для пломб. А находки пломб в культурном слое Городца говорят о том, что пломбы здесь еще и срывали. Пломбы могли срезать официально, но тогда непонятно, почему так много пломб из ценного свинца терялось, а не переплавлялось централизованно. Версия о том, что пломбы происходят из некоего разрушенного Волгой архива, мне не нравится, поскольку этот «архив» подозрительно напоминает мусорную яму. Другое дело, если пломбы срывали сами купцы, которые, не видя больше проку в старой пломбе, просто бросали ее наземь. Где же ставили то, что сдирали? Это могли делать только на границах. Мы не верим, что буквы на пломбах означали имя города, поскольку это предполагало бы первичную таможенную обработку в каждом, даже маленьком русском городе, а сие слишком сложно для тогдашней системы торговли. К тому же букв на пломбах известно больше, чем можно «притянуть» к ним городов, и непонятно, как различались города, начинающиеся на одну букву. Отсюда – две возможности. Пломбы ставили на западной окраине государства (для европейских транзитных товаров), и сдирали в Городце при выходе товара из России. Пломбы ставили также на таможне в Булгаре, и срывали на входе в русские земли. Я думаю, что главным образом в Городце находят именно пломбы, поставленные в Булгаре (направление торговли было скорее с востока на запад). И необязательно булгарские пломбы должны нести на себе специфические «джучидские» сюжеты (хотя такие сюжеты и в самом деле на пломбах есть). Ведь в 1376 году русские устроили в Булгаре собственную таможню. Мы не знаем, как долго она просуществовала, но монетные данные говорят, что на 1370-е годы пришелся пик в торговле. Так что, возможно, очень многие из найденных в Городце пломб нанесены на русской таможне в Булгаре. Обращает на себя внимание сочетание изображений святых на одной стороне, и "булгарских" (шире – ордынских) трезубцев на другой. Может быть, пломба поставлена совместно от имени русского таможенника в Булгаре и ордынского торгового чиновника там же. В то же время попадаются кресты и прочие христианские символы в сочетании с буквами. Эти буквы могут быть не началом названий городов, как обычно думают, а, скажем, номером серии печатей, или знаком таможенной спецификации данного товара (акцизные, безакцизные, транзитные и т.п.). Попадаются явно европейские сюжеты (лилии, например) в сочетании с русскими (?) знаками. Такие пломбы могли прийти с Запада. Наконец, есть чисто ордынские тамги.
Подведем краткий итог. Уже с середины 13-го века быстро вставший из руин Городец становится важнейшим таможенным, торговым и фискальным пунктом на восточной окраине Руси. Здесь собиралась дань перед отправкой в Орду. Здесь взимали таможенную плату. Здесь, в обстановке чистогана и космополитизма, спокойно ходили «доллары» - ордынские деньги – фактически запрещенные во внутренней Руси, а при их нехватке делали подражания им. Главным торговым партнером Городца оставался Булгар, который в итоге полностью «подсел» на экономику Городца. И даже после разгрома города в 1408 году купцы и таможенники (?) продолжали свою работу, устроив на руинах нечто вроде эмпория. Этот торг не знал перерыва до восстановления поселения в 17-м веке.
Думаю, читатель сполна проник в экономическое значение Городца. Обратимся теперь к его политической истории в это время.
Политическая история Городца от Батыя до Едигея
Уже в 1256 году мы видим, что князья съехались в Городце, чтобы оттуда поехать в Орду с дарами (видимо, с «выходом» - данью). Возвращаясь из Орды, в Городце занемог Александр Невский. Поняв, что болезнь уже его не отпустит, он постригся под именем Алексия в местном монастыре, и умер 14 ноября 1263.
В последнее время историки восстали против этого, казалось бы, точно установленного факта. Они не могут определиться, где же произошло это прискорбное событие – здесь, или в Городце Мещерском (нынешнем Касимове). А может, в подлинном тексте жития Александра Невского место его кончины вовсе отсутствует, как настаивает одна молодая нижегородская ученая? Мы, однако, не склонны переворачивать основы по той простой причине, что Городец и в самом деле лежал по дороге из Орды в Низовские земли, а в Городце Мещерском князю уж точно было нечего делать. Что же касается до «легендарных вставок», то о кончине Невского в Городце, даже с подробностями (сначала он недолго побыл в Нижнем Новгороде) говорится не в каких-то житиях, а в нормальном летописании, не доверять которому особых оснований нет. Из Городца тело Александра перевезли во Владимир, где оно и покоилось, пока его прах не потревожил Петр, и не перевез в Петербург.
Первым князем в Городце, хотя и не вполне легитимным, мы можем назвать Андрея Александровича, который в 1281 году начал борьбу с братом своим Дмитрием за великое владимирское княжение. Городец ему в удел никто не давал – нет таких записей в летописях. Он его, видимо, сам избрал базой для борьбы. В 1281 и 1294, утомляясь от военных операций против брата, он непременно возвращается в Городец. В 1283 году Татищев называет Андрея «Городецким». Можно предположить, что Андрей чем-то зажег пассионарную торговую публику Городца, и те поддержали такого же пассионария и смутьяна, как они сами. И на годы Городец стал опорой оппозиции, пока в 1294 году Андрей не получил наконец великого княжения. Но Городец остался ему мил, и в 1304 году он умер и был похоронен именно в Городце, а не во Владимире, куда он, видимо, так и не переехал.
Судьба княжества в течение ближайших лет по кончине Андрея непонятна. Андрей рассматривался как родоначальник всего суздальского дома, так что статус Городца был достаточно высок. С другой стороны, просматривается какая-то связь Городца с Тверью (а отнюдь не с Владимиром): бояре Андрея по его кончине отъехали в Тверь. Историки так и не договорились: то ли земли Городца достались в наследственный удел потомкам Андрея Александровича (версия Г. Абрамовича), то ли с 1304 по 1311 год существовало самостоятельное Городецкое княжество (версия В. Кучкина). Оба предположения, как показал Б. Пудалов, базируются на шатком основании; однако, сам г-н Пудалов также не внес ясности в вопрос.
Мы со своей стороны полагаем, что Городец и то, что к нему тянуло, после кончины Андрея Александровича не контролировалось из Владимира. Всем заправляли бояре указанного князя, которые опирались на помощь Твери, всегда готовой расшатать Владимир. Летопись говорит, что сын Андрея, Михаил (правда, неизвестный по родословной Андрея – но, может, родословная дефектная?), женившись в Орде в 1305 году (интересно, на ком?) избил вечников в Нижнем Новгороде, недовольных ориентацией бояр на Тверь, и сел «на отчине на Городце, на Суздале, на Нижнем». Так называемое «Городецкое княжество» в это время, как видно из этого известия – на самом деле, ядро позднейшего Суздальско-Нижегородского (только столицу осталось поменять).
Именно эту «перемену мест слагаемых» мы видим уже в 1341 году, когда по ордынскому ярлыку Константин Васильевич, внук Андрея Александровича, садится «в Новгороде Нижнем на Городце на княжении великом». Получается, таким образом, что собственно Городецкого княжества до вокняжения Бориса (см. ниже) не существовало. Был некий политический центр, состоявший из земель вокруг Городца и Нижнего. Поначалу лидировал Городец. Но к моменту легитимизации этого политического образования по ханскому ярлыку, пальма первенства уже перешла к Нижнему Новгороду. Позднее, в 1352 году, летописец так расставляет акценты: князя великого Константина он называет сначала суздальским, потом нижегородским, и лишь затем городецким. Суздаль, впрочем, не был реальной столицей, его упоминание первым – лишь дань уважения старейшему городу княжества, родовому гнезду династии.
Интересно, что созданное по ханскому ярлыку Нижегородское великое княжение, казалось бы, полная реализация амбиций местной знати, не понравилось боярам Нижнего и Городца, которые подержали московского князя Семена, говорившего, что земли эти – его. Спор решался в Орде. Хан принял сторону Константина. Бояр-смутьянов выдали нижегородскому великому князю, и он конфисковал их имения. Понятно, что официальным властям Нижнего Новгорода и далее ничего не оставалось, как поддерживать отношения с Тверью и Литвой, противниками Москвы (выше, напомним, мы предположили, что основание «зародыша» Нижегородского княжества при Андрее Александровиче не обошлось без участия Твери). Так, в 1352 году в Нижнем Новгороде Михаил Тверской женится на дочери Константина, а сын Константина Борис – на дочери литовского князя Ольгерда.
Этот Борис получил по смерти отца (1354) Городец, и с его именем связан как расцвет резиденции на Княжьей горе, так и чеканка в Городце и княжеских серебряных, и медных монет (см. выше). Вот первый настоящий удельный городецкий князь. В 1365 году он попытался занять Нижний Новгород, но после вмешательства Москвы отступился, а потом помирился с победившим братом своим, Дмитрием, и вместе с ним как удельный князь участвовал в разных затеях. В 1367 году он совокупно с ним ходил на мурзу Булат Тимура, в 1369 году поставил в Городце соборный храм Архангела Михаила, в 1370 году воевал против булгарского сепаратиста Хасана по просьбе Мамая. Помирился Борис и с Москвой, поскольку в 1375 году ходил вместе с Дмитрием Московским на Тверь. Но это не избавило Бориса от московского коварства. Когда по смерти Дмитрия Нижегородского в 1383 году Борис получает ярлык на великое нижегородское княжение, интриги Москвы в 1388 году принуждают его оставить трон и снова удалиться в Городец. Пока Борис сидел в Нижнем, Городцом владе, вероятно, Василий Кирдяпа (по крайней мере, с 1386). В 1389 году, по смерти Донского, Борис надолго ездил в Орду за ярлыком, получил его, сел в Нижнем Новгороде на трон, но сидел лишь до 1392 года, когда Тохтамыш продал Василию Московскому ярлык на все нижегородское княжение. Бориса взяли в плен, он умер в Суздале в 1394 году в оковах.
Скажем несколько слов о роли Городца в великом Нижегородском княжестве. Нижний Новгород был лидером, но лидером исключительно политическим. Городец в 14-м столетии остается экономическим, духовным и культурным центром региона. О его духовном первенстве среди христиан на всем пространстве «волжско-ордынского пространства» говорит легенда о Кирилловых горах (они находятся у Городца). Якобы, если плыть возле них на заре, горы разойдутся, и вы увидите монахов в белых одеяниях, которые посылают привет монахам Жигулевских гор. Также и старцы, живущие в недрах Жигулей, посылают привет городецким собратьям. Видимо, это отголосок давних связей с православными Нижнего Поволжья. На Жигулях, как известно, было немало городищ золотоордынского времени, где могли жить и русские люди, а на месте нынешней Самары еще в конце 13-го века обретался некий православный отшельник, которого видел русский митрополит, направляясь в Сарай.
Знаменитые ныне городецкие мастера прославились уже как минимум с 14-го века. Так, мастер Прохор вместе с Феофаном Греком и Андреем Рублевым расписывал Благовещенский собор в Москве (1405), причем Рублев был тогда еще молодым, и упоминался третьим, как ученик городецкого живописца. Есть иконы, написанные явно в Городце в 14-м веке, хотя и немного.
Существенно, что, видимо, на всем протяжении 14-го столетия ордынцы не ликвидировали в Городце своего «консульства». Один из утесов Городецкого вала в народе называется Варыхан. Обычно это понимается как контаминация слов «варвар» и «хан», хотя, на самом деле, «вары» - скорее всего, искаженное тюркское слово «вартах=ортак», что в переводе значит «коллега, друг, соучастник». Вместе получается «представитель хана», то есть его посол. На этом утесе могло находиться ордынское посольство.
Во время нашествия на Нижний Новгород Араб-Шаха в 1378-м, в Городце прятался весь бомонд Нижнего Новгорода. Не исключено, что редкостная для этого времени и места неуязвимость Городца объяснялась тем, что между русскими и ордынцами был договор не трогать «курочку, несущую золотые яйца» - крупный торговый центр, где оба государства извлекали свою прибыль.
Но вот в 1392 году Нижегородское княжество пало интригами Москвы. Ответа на вопрос, в какой момент под контроль Москвы перешел и Городец, нет. Ведь включение Нижнего в состав Москвы не означало автоматическое подчинение Городца – так, замечено, что хан Тохтамыш, выдавая ярлыки, строго различал ярлык на Нижний и на Городец, к тому же Городец продолжал давать отдельный выход в Орду (160 рублей). Не забудем и того, что в первое время московские князья старались из осторожности сохранить видимость нижегородской особости, а для этого полезно было бы поддерживать квази суверенный статус некоторых частей экс-княжества.
Ряд историков полагает, что до 1403 года в Городце сидел независимый князь Василий Дмитриевич Кирдяпа, и только после его смерти город перешел во владение московских князей. Это мнение в последние годы отвергнуто, и, вероятно, дело обстояло так. После антимосковского восстания и временной реставрации нижегородских князей в 1393, московский князь Василий I, чтобы задобрить лояльную часть нижегородского княжеского дома, отдал его представителям Суздальский и Городецкий уделы. Позже, в 1401-1402 году, Городец с окрестностями получил Владимир Серпуховский. Это была промежуточная фигура для окончательного оформления всех земель нижегородского княжества в московскую собственность. Удел ему пришлось делить с потомком нижегородских князей, Иваном Борисовичем, который также владел им по пожалованию Василия I. После нашествия Едигея (см. ниже) удел у серпуховского князя отняли, поскольку и города как такового не стало, и контроль за тем, что осталось, надо было осуществлять покрепче в связи с не прекращавшимся сепаратизмом нижегородских князей.
Нашествие Едигея. Икона Федоровской Богоматери. Закат города подлинный и мнимый
Считается, что конец городу положило нашествие Едигея 1408 года. Едигей, или, правильнее, Эдику, «основатель» ногайского народа, был истинным правителем Золотой Орды в начале 15-го века, и в этом качестве не раз пытался привести русские княжества к покорности. Штурм Городца в 1408 году был так страшен, что оставил следы в городском фольклоре до нашего времени. Ставка Едигея расположилась на Шихан-горе, которую покажет вам любой старожил. В слове «Шихан» четко улавливаются компоненты «хан» и «ши». Последнее, может быть, искаженное «шиг», то есть «шах» (ср. Шигалей = Шах Али). Ведь Едигей был все-таки не ханом, а скорее «шахом» (этот персидский термин городчанам мог быть близок из-за наличия в регионе выходцев из Персии).
Наиболее кровавые события штурма разыгрались примерно там, где ныне проходит улица Загородная, и об этом тоже сохранились рассказы старожилов, вполне подтверждаемые данными археологии. Именно там житель Городца недавно нашел княжеский шлем, выставленный ныне в Городецком музее (рисунки 9 и 10). Собственно, это небольшой клад: шлем, полумаска, и фрагмент кольчужного плетения. Его обнаружили на огороде при рытье, пардон, отстойника, на глубине около полуметра. Это именно клад, а не могила – костяка при шлеме не сыскалось. Шлем густо посеребрен. Остатки надписи почти стерлись, но мы согласны с теми исследователями, которые видят на шлеме не русские, а арабские буквы. Как показал А. Негин (рисунок 11), шлем изготовлен в ильханском Иране в конце 13-го – начале 14-го века. Место находки располагается как раз там, где осаждающие прорвали недостроенный участок крепостных сооружений (см. ниже). Но указанный исследователь затрудняется сказать, кто и зачем спрятал шлем прямо у вала. Попробуем сделать это мы. Вероятно, шлем и аккуратно свернутую кольчугу укрыл князь, увидевший, что дело проиграно, и скоро будет решающий штурм. Его единственная цель была – не оказаться узнанным. Князь, очевидно, не хотел попасть в плен в рукопашной битве. Примерно так поступил двумя десятилетиями ранее Дмитрий Донской, и, может быть, наш герой ему сознательно подражал. Так или иначе, его имени мы не знаем.
С нашествием Едигея современные историки связывают легенду об иконе Богоматери, которая впоследствии прославилась в Костроме как Федоровская. Подчеркнем, что традиционно легенда говорит об утрате иконы Городцом после нашествия Батыя. Но целый ряд нестыковок, прежде всего в костромской части легенды (о ней уместно будет поговорить в нашем рассказе о Костроме) заставил историков пересмотреть датировку. Помня все это, изложим наконец легенду.
Икону Богоматери, написанную якобы самим Лукой, подарил городу князь «Юрий», за которым видится Андрей Боголюбский, по каким-то причинам «табуированный» авторами легенды. Утрата иконы после нашествия «Батыя» всех потрясла: заговорили, что даже Богоматерь отвернулась от Городца. Но икона неожиданно нашлась 16 августа как бы следующего, 1239, в Костроме. Икона явилась в лесу тамошнему князю Василию Квашне, который охотился, словно не замечая особенностей военного времени. Икону поставили в соборном храме Федора Стратилата, и с тех пор ее стали звать Федоровской. Жители Городца, услышав про новую костромскую святыню, пришли на нее посмотреть, и неожиданно для себя обнаружили, что это – их икона. Но назад они ее не получили. Вместо этого Квашня приказал сделать для Городца точный с нее список, в который включил располагавшиеся по сторонам от основного изображения клейма с деяниями иконы, что стало отличительной особенностью городецкой копии. Федоровской иконе много позже пришлось послужить дому Романовых, выручив Михаила из Смуты и став едва ли не самой любимой святыней царского дома. Она хранится в Костроме и поныне.
Современные искусствоведы полагают, что «настоящая» Городецкая икона была совсем не той, которую ныне показывают в Костроме. Она могла сгореть или при нашествии, или в одном из пожаров в Костроме, когда храм, в котором она хранилась, сгорал дотла, а икону якобы невредимой находили на пепелище: может быть, налицо факт «благочестивой подмены»? Костромская икона датируется концом 13 - началом 14 веков. Тип исходной Городецкой иконы – скорее всего, «Умиление». Об этом можно судить по бронзовым и каменным репликам с нее, которые находят в слоях Городца и Балахны (туда она могла попасть после разрушения Городца, с кем-то из беглецов).
Считается, что после Едигея Городец уже не восстановился, а его жители переселились в Балахну, известную в те годы как Соль-на-Городце (первое упоминание – 1401-1402 годы). Эта идея красива и проста, но, как и в случае со Старой Рязанью, не верна. Археология и в самом деле вроде бы говорит, что на большей части древнего города непрерывное течение слоев прерывается 1408-м годом, словно обрезанное ножом, и восстанавливается только в 18-м столетии. Но на той самой горе Шихан, где стоял Едигей, недавно собрана керамика непрерывно с 12-го по 19-й век. Как мы уже говорили, нумизматический материал из Городца тоже словно не замечает нашествия Едигея. Не забывают о Городце и письменные источники. В 1425-1433 гг в грамоте Василия II архимандриту Нижегородского Печерского монастыря упоминается «мыт на Городце» (вероятно, тот самый эмпорий, наличие которого мы предположили по нумизматическим данным). Объяснить появление этого термина "данью традиции" в документе для сугубо реального, прагматичного пользования, как это осмелились сделать городецкие ученые, мы не решаемся.
В 1445-1447 годах город оказывается вовлечен в события феодальной войны. В эти годы Дмитрий Шемяка, враг московского князя, докончал (договорился) с Василием и Федором Суздальскими (противниками Москвы) о правах последних на Городец, Нижний Новгород, Суздаль и Вятку. Вряд ли, однако, Василий и Федор сумели воспользоваться этим правом, поскольку в городе с 1442 года уже сидел сторонник Москвы, тоже потомок суздальского княжеского дома, Иван Горбатый, последний Городецкий князь. По договору с московским князем Василием II от 1448-1449 годов Иван Горбатый отказался от Нижнего Новгорода, и был пожалован Городцом и частью Суздаля. От этого времени сохранилась печать Ивана Горбатого, на которой он назван «великим князем», хотя в договоре – просто князем. Он также чеканит свою монету, как серебро, так и, вероятно, медь, которые выявлены в середине 20-го века (рисунок 14). Иван долго не ввязывался активно в политику Москвы, но в 1458 году отправился по приказу сюзерена в поход на Вятку. Вскоре после этого он умер, и был похоронен в Архангельском соборе Нижнего Новгорода. Его потомки продолжали пользоваться какими-то владельческими правами, но уже не княжили, а служили.
Среди деяний этого достаточно сильного князя есть такое незаурядное, как построение в 1445 году в Городце каменного Никольского храма. Это сооружение из белого камня появилось тогда, когда на Руси в других местах из камня не строили. Вероятно, воспользовавшись простоем хороших мастеров, Иван вызвал опытную бригаду из Москвы. Здание было скромным, одноглавым. В 1644 году Никольский храм переделали и расширили, но его ядро осталось в неприкосновенности. В 1673 году рядом с ним вырос парный, Троицкий храм. Оба храма стояли в северной части города, но в середине 20-го века все это варварски снесли, и теперь собираются устроить археологические раскопки, дабы вскрыть фундамент сооружения времен Ивана Горбатого. Нам удалось только найти одно старое фото 19-го века, где, насколько мы понимаем топографию города, издалека видны эти парные храмы.
Помимо этого, в середине 15-го века в каком-то Городецком монастыре жил Павел Комельский, впоследствии - основатель монастыря на далеком севере, на реке Обноре.
Но к концу 15-го века Городец таки исчезает со страниц летописей, а если появляется, то с эпитетом «Пустой». Мы и тут не стали бы нагнетать катастрофизма. Скорее всего, люди покинули территорию громадных городских укреплений, ставших ненужными после усиления Нижнего Новгорода, и расселились там, где было удобнее. То, что осталось "пустым", то так и именовали в документах - сами городские валы. И вообще, если даже город рустифицируется, в таком развитии событий виноват, конечно, не Едигей. «Купля» Москвой Нижнего нарушила экономическую жизнь региона. Нижний на века стал прежде всего крепостью, а не торговым пунктом. Соответственно, весь смысл бытия здешних городов оказался наполнен одним: войной с Казанским ханством. Города, которые могли помочь в этой борьбе, например, Нижний, становились крепостями. Городец оказался бесполезен, поскольку лежал выше по Волге, в стороне от походов московских князей на Казань. Надо полагать, что люди в Городце просто не знали, чем себя занять, и понемногу многие переселились в Нижний: кто стал солдатом на службе у Москвы, кто ремесленником-оружейником. Торговое значение Волги на этом отрезке оказалось на время потеряно – вот истинная причина гибели Городца.
Забвение и возрождение
В 17-м столетии Городец снова является на страницах источников, но уже как комплекс сел: документы показывают в пределах старого вала, а по большей части за оным, цепь крошечных поселков, растянувшихся вдоль берега Волги. На территории древнего города в 17-м столетии располагалось два погоста – Михайло-Архангельский и Николо-Троицкий, и две деревни в несколько дворов, Подветельная и Кузнечиха. Две большие слободы, Верхняя и Нижняя, от которых пошел современный город, практически не захватывали древней городской территории. В 18-19 вв обживалась только северная часть городища, и лишь пятнами – его центр. И тем не менее, жители этих разрозненных поселков, как говорят старые документы, воспринимали сами себя, а «посторонние» люди - их, как наследников большого города, княжеского центра. Уже в Смуту мы видим этих жителей активными гражданами: в 1609 году отряд из Балахны и Городца разбил одно из войск Самозванца, городчане воевали и в кампанию 1612 года. В 1620 году Михаил Романов пожаловал половину Городецких сел князю Лобанову-Ростовскому, другую половину – царевне Ксении, дочери Годунова.
Причин возрождаться у Городца было много, а исторически первая из них – плодородные земли. Так, в Балахне урожаи настолько низки, что хлеба до весны не хватало практически никогда. Лишь с конца 18-го века Городец перестал заниматься земледелием, и стал жить за счет промыслов и торговли. Они и подняли этот комплекс сел по-настоящему уже в 19-м столетии.
Торговля, конечно, была самой существенной статьей доходов. Как уже не раз отмечалось на монетном материале, торг в Городце не прекращался в самые смутные годы. В 18-м веке мы видим уже грандиозные ярмарки, как на волжском берегу, так и особенно на льду зимой, собиравшие до 10 тысяч человек. В 1854 году современник констатирует, что Городец – «центральный торговый пункт шести уездов, принадлежащих к трем губерниям и заключающих в себе более 530 тысяч населения… Отсюда по Волге вверх идут хлебные и другие запасы, а вниз – деревянная посуда и другие лесные изделия для всего низового края и Сибири», в городе проживало в это время до 90 купцов. Купцы, разбогатевшие на зерне, дали начало Купеческой улице, самой лучшей в городе (недаром ныне это – ул. Ленина). В середине 19-го века путешественники видели в Городце активность торговли даже в будни; крики торговцев перемежались непрерывным стуком кузниц, где делали главным образом изделия для судов. В 1896 году очевидец констатирует, что «село» Городец перещеголяло по внешнему облику даже уездный город Балахну: тут и улицы замощены, и даже газовые фонари по трассе стоят. Главный капитал делали на торговле хлебом, которую держали в руках три семьи. Хотя самому городу хлеба постоянно не хватало, по стране был в ходу термин «Городецкий хлеб», то есть хлеб, проданный через Городец. По сути, Городец был зимним дубликатом Макарьевской, а затем Нижегородской ярмарки.
Среди промыслов, сделавших городу славу, главный - резьба по дереву. Обычно при словах «народное творчество» тянет спать, поскольку редко наш циничный современник бывает поражен искусством предков. Но то, что вытворяли мастера Городца в 18-20 веках, способно поразить душу любого циника. Мы очень советуем побывать или в Городецком музее, или хотя бы в Нижегородском музее народного творчества, чтобы увидеть так называемую «глухую» резьбу по дереву, с которой Городец вошел в сокровищницу творений русского народного гения. Впрочем, больше всех музеев поражает сам город, особенно старые дома, украшенные этой резьбой в минувшие два-три века. Такого, пожалуй, больше не найдете нигде.
Особого слова заслуживают пряники. Якобы их стали делать еще в 17-м веке, но на самом деле этого нельзя утверждать точно. В 1636 году один из путешественников, побывав в Нижнем Новгороде, и в самом деле отведал пряников, которые ему очень понравились, но городецких ли, мы не знаем. Реально самая древняя пряничная доска датирована 1766 годом. Впрочем, среди пряничных досок есть крайне архаичные по сюжету, как, например, эта, с изображением свернувшихся рыб (персидский мотив 14-15 веков). В 19-м столетии пряников здесь пекли больше и лучше, чем где бы то ни было. Так, знаменитые «тульские» были лишь одним из сортов городецких пряников. Особость продукции заключалась в том, что пряники пекли на меду, и только в конце 19-го века, в связи с дороговизной меда и ростом «вала», перешли на патоку, поставив для этого в городе несколько паточных заводов. В 1862 году в Городце торговалось пряников на 220 тысяч рублей. Это при том, что пряники пекли кустари, в обычных русских печах, и редко где пользовались наемным трудом. Газета за 1895 год перечисляет несколько десятков сортов пряников, которые продавались в том сезоне (например: «печеные», «сахарные разных сортов», «вяземские», «сиропные», «ликер под литерами М,В,Ч» и под литерами С, Л, «тульские», «красные медовые»…), после чего довольно меланхолично замечает, что, помимо этого ассортимента, продаются еще и другие «пряники всевозможных сортов и цен».
Как и в Балахне, в Городце были судостроительные верфи, которые оценил еще Петр, но, кажется, в Балахне все-таки корабли делали лучше.
Все эти промыслы стали погибать какие еще до революции, какие вскоре после нее. Резьбу вытеснила роспись, а последней удалось доказать революционному режиму свою лояльность, лишь сваяв несколько «полотен» про революцию (рисунок 17, например). С упадком промысла соли в Балахне настал упадок торговли ею в Городце. Закат бурлачества также ударил по Городцу – в век паровых судов здешние подрядчики не вписались. В итоге Городец, каким застал его я около 1975, был обычным райцентром, правда, с какой-то особой гордостью в глазах у жителей. От этой гордости плавно перейдем к рассказу о главных городских достопримечательностях.
Цитадель крепости и монастырь
Исторический центр Городца составляет Княжья гора, на которую подъем даже сейчас ой как крут. Мимо горы идет съезд, уставленный старинными домами 19-го века, к главной пристани (рисунок 20). Этому съезду, как и пристани, столько, сколько и городу, а сам он - настоящая провинциальная сокровищница архитектуры (рисунок 21; конструкция, которая мешает разглядеть дом - едва ли не древнейшая в России система защиты от оползней).
Княжья гора – это цитадель площадью около 3 га. Едва ли не единственный план-макет городецкой крепости помещен в местном музее.В ней находился дворец князя и наверняка личный его храм. Храмы часто соединяли с дворцами переходами, причем храм мог быть каменным, а дворец – деревянным. Как мы видели, в Городце князь появился далеко не сразу, но дворец могли поставить еще для наместника великого князя или для воеводы уже в 12-м столетии. Печати из размытого княжеского архива, которые в особом изобилии находят под Горой, вероятно, происходят от собрания документов князя Бориса второй половины 14-го века, хотя одну печать, обнаруженную в начале 90-х, вроде бы отнесли Александру Невскому. Это говорит о том, что местные власти получали какие-то документы от вышестоящего начальства. На территории детинца обнаружен большой некрополь, который связывается с событиями 1238 года. Много позже, уже после исчезновения княжеской резиденции, на Горе появился Федоровский монастырь, взорванный большевиками, от которого осталась только угловая башенка ограды (19 век). Эта башенка – вообще все историческое, что сохранилось на Горе. Посмотрим на историю монастыря, тем более, что про него насочинено множество домыслов.
Церковные историки, работавшие в 19-м веке и полагавшие, что Городец основан в 1151 году, уверяют без ссылки на документы, что монастырь заложили уже в 1154-м. Они верят, что его с самого начала назвали Федоровским, то есть посвятили Федору Стратилату, при том, что главная икона монастыря была посвящена Богоматери. Их не смущает это явное противоречие – ведь Городецкая икона стала зваться Федоровской лишь в Костроме, попав по случайности в храм Федора Стратилата. Историки светского толка ударились в противоположную крайность, и утверждают, что в Городце вообще не было монастыря в древнерусский период. Это также смешно. Во-первых, в духовной 1401 года упоминаются соляные варницы в Балахне, которые нельзя было трогать, поскольку они принадлежали Городецкому монастырю. Как он звался – неизвестно, но был посвящен, мы думаем, Богородице, и его главная икона была Богоматерь Умиление, иконографию которой мы уже рассмотрели. Помимо этого монастыря, основанного неизвестно когда, летопись за 1367 год сообщает о монастыре Лазаря. Может, это одна и та же обитель? Уже в новейший период истории города, после Смуты, некий старец соорудил обитель в честь Ионы, но она не прижилась, монахи разбежались. Все эти, и другие монастыри, однако, не могли находиться на Княжьей горе (кроме обители Ионы), поскольку тут была резиденция князя, монастыри же располагались, как правило, на окраине города.
Федоровский монастырь «возрожден» на Княжьей горе по прошению крестьянина Ильи Юдина, который в 1700 году обратился к церковным властям страны с такой инициативой. Юдин был старостой храма Троицы (не сохранилась). Мотивы: «многолюдство великое», а монастыря нет. Юдин завещал на содержание монастыря доходы со своего участка земли. В письме он уверяет, что монастырь, в котором была икона Богоматери Федоровской, в котором скончался Александр Невский и проч, всегда был на Княжьей горе. А ныне, говорит он, на этой горе – лишь старое кладбище с крошечной часовней, поставленной, как свято верил Юдин, еще до русской колонизации края (об истоках этой легенды мы уже говорили).
Дело о «возобновлении» монастыря сдвинулось только после того, как Петр Первый посетил Городецкую слободу в 1722 году во время своего Персидского похода. В 1729 году обитель восстановили. Но в 1764 году, во время монастырской реформы, она оказалась столь мала и бедна, что ее не закрыли лишь потому, что просили жители. В 1767 году императрица Екатерина, обычно столь безжалостная к бедным обителям, побывала в Городце при закладке «возобновленного» храма Федоровской Богоматери. Стараниями императоров за 19-е столетие монастырь достиг немалого блеска, но большевики его полностью разрушили, за исключением упомянутой башенки. Мы не будем благочестиво расписывать строительство довольно слабых в архитектурном отношении храмов в 18 - начале 20 веков, ограничившись небольшой подборкой старинных фотографий).
Вал окольного города
То, что туристы считают остатками городецкого кремля - это вал окольного города, то есть не кремль в строгом смысле, а сооружение, которое должно вместить в себя все городские строения. Мы уже говорили выше, что для 12-го века площадь Окольного города просто огромна. Длина вала в свое время составляла 3,5 километра, сегодня, в результате многочисленных нивелировок, он уцелел на протяжении двух. Местами вал почти незаметен, идет за линией коттеджей или просто деревенских домов, и осмотреть его трудно. Местами же он поднимается на десятки метров, и напоминает «затерянный мир» – поросший соснами, со своими оврагами и «западнями», зарослями крапивы и кустарника, он почти так же труден для форсирования, как встарь (рисунок 28).
Крепость строилась в три приема. Сначала возвели цитадель на Княжьей горе. Возле нее выросли дома, не имевшие фортификационной защиты – предполагалось, что в случае чего жители убегут в цитадель. Но уже через десяток-другой лет (но еще в пределах 12-го столетия) предпринимается строительство вала окольного города. Посмотреть на участок вала, насыпанного в 12-м веке, можно на южной стороне крепости, где вал подходит к Волге. Датировка участка устанавливается по сосудам 12-го века, найденным точно под ним. Наконец, в 1391 году предпринимается третья перестройка: крепость еще более расширяется и усиливается, однако, работы довести до конца не удалось. Случилось все это при странных обстоятельствах. Как говорит летопись, тверской великий князь Михаил Александрович, которого зачем-то понесло в Городец, «прибавил Нового городку с приступа, и ров велел копати». Очевидно, после покупки Москвой Нижегородского княжества бояре Городца, как встарь, прибегли к помощи вечного московского противника, тверского великого князя. Михаил успел сделать много, но докончить строительство все-таки не смог.
Конечно, участки вала, построенные в разное время, не одинаковы. Вал 12-го века (южная часть крепости, у Волги, на улице Загородной на протяжении полукилометра) имеет остроконечную вершину, на которой стоял простой частокол, а монументальной стены и боевого хода не было (рисунки 29, 30) . Слабо выражены также прерывания в местах дислокации башен – видно, что башни были хилые, почти декоративные (рисунки 31, 32). В таком состоянии крепость встречала Батыя – не слишком впечатляющее зрелище для монголов.
Восточный и северный участки крепости, построенные в 1391, резко отличаются от описанной картины. Здесь вал достигает высоты до 12 метров (рисунок 33), ширина основания – за 20 метров, по валу идет плоская поверхность шириной до 8 метров для толстой стены (рисунки 34, 35 - видно, что по валу спокойно проедет автомобиль), гнезда для башен глубокие, фундаментальные (рисунки 36, 37, 38). Со стороны поля, к тому же, противника встречал частокол. Всего, судя по разрывам вала, на сохранившемся участке крепости было 6 башен, а, поскольку у Волги наверняка стояли угловые, то 8. Сколько башен было вдоль Волги, уже не понять, потому что вал тут не сохранился (рисунок 39). Но съезды к Волге в Городце выражены как ни в каком ином городе (за исключением Нижнего, пожалуй). Не стоит сомневаться, что все эти съезды очень древние, и на каждом стояла башня. Однако, поскольку строительство до конца не довели, вся эта фортификация оказалась избыточной. Участок незавершенного строительства и сегодня хорошо виден там, где смыкается вал 12-го века с валом конца 14-го. Длина незавершенного участка составляет почти 600 метров. Конечно, для Едигея такое состояние крепости было просто подарком. Он как раз и прорвался на этом стыке.
В пределах Окольного города археологи не раз вели раскопки, благо застройка Городца хотя и плотная, зато не фундаментальная (усадебная). Вскрыт участок улицы 12-14 веков, соединявшей южные ворота посадских укреплений с детинцем. В центральной части городища открыты участки других улиц, без мостовых. Дома городчан 12-14 веков были небольшими однокамерными избами площадью где-то в 16 квадратных метров. В северо-западном углу такого дома обычно ставили печь, сложенную из камней и обмазанную глиной. Бревенчатые стены домов также промазывались глиной. Дома ставили на песчаные подсыпки без фундаментов и без подвалов. Вместо подвалов практиковались отдельно стоящие погреба с земляными полами. Типологически такие избы находятся посередине между северорусским и южнорусским типами домов.
Ни одна древнейшая церковь пока не вскрыта раскопками. Церкви наверняка были, причем где-то рядом с раскопами, археологам просто не везет. Так, в могилах одного некрополя 12-14 веков обнаружены кирпичи со следами известкового раствора – явно из разрушенной церкви, а также «каменные подушки» под головами усопших, которые клали только на кладбищах при крупных храмах. Участок некрополя 1408 года резко выделяется своей небрежностью. Могилы неглубоки, часто скелеты лежат без гробов. Однако, братских могил нет, и в общем все павшие похоронены. Это говорит о том, что разгром разгромом, а люди имели возможность спокойно похоронить своих близких. Татар в могилах нет – все погребения совершены по христианскому обряду. Видимо, Едигей забрал своих павших с собой и похоронил где-то отдельно.
Из исторических церквей Городца в пределах Окольного города сохранился лишь собор Михаила Архангела (рисунок 40). Это было бы древнейшее сооружение города, кабы он не перестраивался. Дата закладки собора неизвестна. В 1304 году в нем хоронят князя Андрея Александровича. Скорее всего, он и построил собор в последнее 20-летие 13-го века. В 1369 году князь Борис Константинович полностью перестроил церковь, сделав храм соборным для всего княжества. Нынешнее здание поставлено с 1707 по 1712 год. Мне так и не понятно, на прежнем месте или нет: все-таки далековато от Княжьей горы, да и память о точном расположении храма, полностью уничтоженного в 1408 году, вряд ли сохранилась. Храм в своем нынешнем виде – типичный образец провинциального волжского стиля, несколько архаичного; напоминает произведения глубокого 17-го века, очень приятен и хорош. Будете рядом, обратите внимание на декор (рисунки 41, 42), и мелкую каменную дробленку в качестве фундамента (рисунок 43) - характерные приметы поволжского зодчества.
Храм Покрова Пресвятой Богородицы возвышается в другом, относительно новом, районе города, он поставлен в 1824 году, якобы в честь победы в войне 1812 года. Исторических предшественников у него нет, в архитектурном плане мало интересен (рисунок 44 взят с сайта города Городца, который, кстати, рекомендую). Других культовых объектов в городе не сохранилось.
Музей, улицы и берега
Формально - вот, пожалуй, все, что можно посмотреть. Но в Городце есть еще две "фишки", которые непременно надо знать диггеру от истории, и первая из них - это улицы города и музей. Сначала о музее. Он небольшой, но зайти туда стоит хотя бы ради сувениров, представляющих из себя не только банальную роспись, которой "угостят" и в Нижнем, и даже дешевле, а характерные, под старину, доски для пряников и разделочные доски, стилизованные под спинки прялок. В самом музее археологический раздел сделан добротно, хотя качественных экспонатов почему-то нет (за исключением описанного шлема). Все они датированы однообразно - "12-14 века", то есть исследователи априори предполагают, что моложе тут ничего нет, как и старше, и кто знает, какие ошибки они при этом делают.
Как бы в стороне от археологической коллекции стоит, непонятно откуда взявшийся в этом в общем-то глухом городке экспонат необыкновенного значения: полный набор вооружения русского воина 16-17 веков, как будто только что купленный на Макарьевской ярмарке у иранских купцов. Отойдя от первого впечатления и убедившись, что передо мной не новодел, а именно подлинный полный иранский набор вооружения, я принялся разглядывать надписи на шлеме, орнаментированную булаву , и "зерцала" с тонкими миниатюрами. Ради одной такой вещи стоит сюда съездить.
Еще больше удовольствия приносит раздел ремесел. Во-первых, тут, конечно, всевозможные образцы знаменитой "глухой" резьбы - снаружи избы стоят с такими же финтифлюшками, но там новодел, а тут подлинные вещи. Обращает на себя внимание глубокая архаика ряда образов. Если, скажем, русалка - не старше 18 века, как и мотив рыбы под короной (нижний ряд указанного рисунка), то львы - безусловно, пришли из иранского, золотоордынского мира; со львами наши предки познакомились на южных берегах Каспийского моря, а также с монет, и с сосудов, которые приходили по Волге из Ирана. То, что зверь, неизвестный в нашем регионе, прижился, говорит о том, что предки понимали его смысл. Я предвижу, что мне возразят: мотив льва известен еще с Владимирской Руси. Это, однако, две разные изобразительные традиции, и та берет истоки не с юга, а из Скандинавии. Мне могут возразить и те современые искусствоведы, которые видят источник сюжетов для резьбы и росписи Городца не старше двух сотен лет. Я и тут останусь при своем. Но одними львами посещение раздела не обойдется. Тут много отличных экспонатов курьезного толка, как, например, горка столовая с изображениями богатырских сцен "под Васнецова" конца 19-го века, или ... коньки (в смысле, кататься по льду), покрытые городецкой росписью, также позапрошлого столетия.
Ну вот выходим из музея (который сам - памятник архитектуры) на улицу, и погружаемся в атмосферу, в которой Катерина страдала депрессией. В самом центре (напротив музея) все отреставрировано до блеска, что редко для районного города, и даже как бы газовые фонари стоят. Дерево сменяется каменными массивами купеческих домов, могущих служить как для жилья, так и для хранения товаров. Вот типичный дом городецкой архитектуры: компактный, из фигурного кирпича, в два этажа, с непременным крыльцом, украшенным "солнцем" . Другой вариант этого же дома: в дин этаж, зато крыльцо каменное, правда, "солнце" выглядит уже не столь реалистично, оно стилизовано. Поразительно, но "солнце" есть даже над входами в простые избы. Что это вообще за символ, откуда взялся, почему в других городах не встречал я его? Может, этот солярный круг позаимствован от восточных купцов и дипломатов, которые в таком духе украсили свою резиденцию, а местным и понравилось?
Совсем простая изба может обойтись в крайнем случае без "солнца" над входом, как этот дом возле Волги, в центре Окольного города, но довольно далеко от цитадели, а, стало быть, и от средневекового центра, но наличники должны быть непременно, как сталактитами, покрыты резьбой. Это не "глухая", а ажурная, но даже этот вид резьбы, обычный для всей остальной России, выполнен здесь с особым вкусом. Напосоедок я сфотографировал "солнце", к которому крепилась обычная труба для стока дождевой воды, изогнутая, как рог изобилия, и тоже украшенная орнаментом солярного толка. Интересно, если это все, как я предполагаю, не раз изучено, почему не случалось мне читать глубоких исследований по символике и генезису этих "архитектурных излишеств"?
Гуляя по городу, непременно обратишь внимание на мемориал русскому купечеству. Затея, понятно, новая, но заслуживает уважения, поскольку городименно им обязан своим расцветом, хоть и кратковременным.
Ну и другая "фишка", которую нужно посетить - обрыв реки Волги. Река подмывает слои средневекового города. Земля падает вниз. Вместе с находками. Прежде так обогощались толпы народу. Теперь, говорят, выставили милиционеров. И я не могу этого не приветствовать. Потому, что решив просто прогуляться вниз к реке как раз в том месте, что я сфотографировал - по дну оврага, прорытому ручьем - я увидел, что там, где воды ручья сливаются с волжскими волнами, песок усыпан древними предметами. Конечно, там не было ни печатей, ни монет, это был обычный средневековый мусор. Поражало количество гвоздей, причем сплошь корабельных (а один даже вбит был в обломок бревна), и каких-то других металлических предметов для скрепления дерева. Видно, что тут на протяжении очень долгого времени ремонтировали лодки. Насмотревшись на железки, я только потом заметил, что здесь полно и керамики. Мне показалось интересным проверить, действительно ли в начале 15-го века обрывается последовательность смены керамических форм. Знаете, ничего такого я не обнаружил.
Поскольку я сфотографировал несколько черепков прямо с руки, вы можете проверить мои выводы. Ничего древнее 12-го века в этой маленькой выборке, по крайней мере, нет. Вот, пожалуй, точно 12-е столетие - кусочек тулова с каплевидным орнаментом и полосками. 14-е столетие представлено венчиком с круто загнутым завершением, из серой глины с солидной примесью песка, без упора под крышку. Это одна сторона хронотопа, на другой мы видим туловце зонально лощеного сосуда 17-начала 18 веков, причем очень хорошего мастера. Что между? На самом деле, все, что надо. "Проблема 15-го века" в русской керамике известна и без меня, но тут под керамику 15-го столетия без натяжки подходят красноглиняные туловца печного обжига, с умеренным количеством примесей. Ну а 16-е столетие? Я обнаружил довольно много непривычного облика сосудов: очень плотная глина, слегка красноватая, почти без примесей, но обжиг все-таки неравномерный. И сделал вывод, что это - явный аналог (по технике) белоглиняной керамике 16-го века московского региона, только в силу особенностей местных глин черепок получился красноватым. После этого небольшого опыта на берегу Волги я и стал разыскивать свидетельства жизни Городца после официальной гибели, и, как видите, нашел немало.
Евгений Арсюхин
Наталия Андрианова
2004
Наталия Андрианова
2004
Наши контакты: +7-495-771-60-37 ; +7-495-973-70-51; www.zolotoe-koltso-tur.ru
